|
Вернуться к Главе №1 Третьей Части Повести
Повесть о счастье, Вере и последней надежде.(НЕОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ВАРИАНТ)
Часть Третья. Наша Г*****нная Жизнь
Глава №2.
Пролетая над Свободными Грязищами 1992
Услышав голос Геббельса я на минуту задумался
— Алё… Алё … = заволновалась трубка
— Щас подожди минутку—сказал я непривычно грубым тоном прежнему своему начальнику. Ситуация к тому времени у меня была достаточно аховая… Я всё больше колебался в судёре, К тому же общая ситуация в стране была непредсказуемая… — .-.=.-.— Всё этом мгновенно промелькнуло у меня в голове и я решительным голосом сказал:
— Где встречаемся?
По ответному голосу было чуть, что Геббельс здорово обрадовался моему согласию на встречу…
— Это Новые Грязищи… Ново-Грязищенский проспект — здание бывшего военкомата напротив городского парка… Второй этаж..
Геббельс что-то там ещё затароторил, но Федя резко и грубовато оборвал его: «Там и поговорим!» — “Пока, До встречи”
— Я тебя буду ждать…
Недослушав, наш герой бросил трубку.
О \»Свободных Грязищах» — первой беспартийной газетке в Московской области Федя был вдоволь наслышан. Её первым главным редактором была Алка—по специальности архитектор. У её истоков стояла Любанька—тоже очень колоритная личность… По профессии—инженер. В её составе была также чета Гнидиных—Дашка и Васька. Дашка была внучкой известного партийного деятеля, из гвардии старых большевиков—Богдыханова. Естественно, сталин, ягода, ежов, берия и прочие вырубавшаие всех старых большевиков под корень, не пощадили и соратника Вечно Живого Трупа— Богдыханова, который к тому времени отошёл от политики и занимался писаниной фантастичиских романов о скором пришествии коммунизма в СССР. Но этот хитрожопый манёвр не спасло ленинского соратника. Вместе с семьёй его репрессировали нахуй. Вернувшись из Комсомольска-на-Амуре его внучка возглавила движение «зелёных большевиков» в Грязищах—остальных я не помню. Не запомнились.
— .-.=.-.— — .-.=.-.— _=\/\- -\ — .-.=.-.— .-.=.-.— * — .-.=.-.— \ — .-.=.-.— * — .-.=.-.— — .-.=.-.— * — .-.=.-.— _=\/\- -\
И, конечно, условия были никакие. Одна комната, правда, довольно просторная устааавленная столами и закуток сбоку для главного редактора. И всё на этом, Тут же принималась и реклама—стол самый первый к входной двери. Поэтому в посторонних людях недостатку не было.
«Вот они какие—Свободные Грязищи!» — воскликнул в уме наш герой. Несмотря на свои тридцать лет он оставался наивен и близорук, как в физическом (носил очки!), так и умственно-практическом.
Х* Х* Х*
— … кто вам позволил? — закричала Дашка вновь не своим голосом.
— Он сам и позволил. Он сам сказал—Валяйте! — Федя тоже повысил свой голос.
= Я не об этом, кто вам позволил сдавать в печать без визы… — Дашка тоже снизила мощность голосовых связок.
— Цензура?
— А может вы и сейчас … записываете? — вызверился шофёр-мальчишка… Федя обернулся и с большим удивлением посмотрел на него. Но ничего не сказал. «Его-то какое телячье дело? Крути свою баранку, и суди не свыше сапога…». Федя был удивлён, но времени обдумывать блее чем странное поведение молодого шофёра редакции не было, надо было сражаться с Дашкой
— Может и записываю! — огрызнулся он.— А покажите мне статью в Уголовном кодексе… Или на худой конец в законе о СМИ…
По-моему именно тогда приняли первый в истории Свободной России закон о свободе для СМИ, и Федя с очень большим удовольствием прочитал его от корки до корки.
-Я не об этом! Это не этично!!
— Да бросьте!…—Федя еле-еле сдеражался, чтобы не рассмеяться, но довольная и самодовольная улыбка растянула его губы.
— Есть ещё статья закона о клевете, — пробормотал рассудительно Васька Гнидин.—Уголовного Кодекса между прочим.
— Грамотный! Читал! Знаю! — пулемётной очередь выпалил Федя ему в ответ. Когда наш герой начинал волноваться, он невольно ускорял темп своей речи.
Дашка писала много, добротно, но—тупо. Гнидин забивал полосы какой-то астрологией, чертвощиной и т.п. хренотенью. Коронкой Дашки были интервью депутатов… Это была сплошная вода, но Дашка говорила, что газета — депутатская! Это печатный орган Грязищенской депутатской Думы, которая выделяет деньги на издание газеты. И если депутатов не будет на страницах газеты, то газете—кирдык…
Так Федя начал свою работу в беспартийной газете.
Х* Х* Х*
У Феди в заначке был материал, как класс принимает коллективное обращение к родителям и всем жителям Грязищ! Это был вполне реальный случай—он присутствовал на этом собрании класса, слушал выступления детей… И он понимал, что этот текст будет бомбой, но бомбой—”зелёной» … бомбой в пользу тех, именно тех, которые своя своих не познаша—травили его, обкладывали красно-коричневыми флажками… Поэтому он придержал материал, регулярно названивая классной руководительнице… Обещая показать её материал для визирования… Ссылаясь на недостаток времени…
Х* Х* Х*
Коля Нагой.
— Я не был членом партии. Сейчас я сожелею, что не вступил в ряды КПСС в своё время. Мы бросили партию в самое трудное время. Мы все—предатели!
Весь советский народ—это предатели, власовцы, холуи несчастные… Ты понимаешь, одних членов партии было столько, что они могли бы передушить всех этих либерастов голыми руками… А они, мудаки, танки на улицы выволкли…- после первой Колю Нагого всегда начинало нести на политические темы.—ТАНКИ!! Лучше бы баллистические ракеты с ядерными боеголовками вытащили…
Когда Федя услышал в первых раз в жизни у него глаза малость полезли на лоб. Но потом он привык.
— Но понимаешь, мне казалось тогда, что партия сковывает творческую свободу… — продолжал свою исповедь Коля Нагой после второй.—Мне тогда казалось, что творческая личность должна быть немножко инакомыслящей, немножко диссидентствующей… Эх, зря! А надо было вступать! Надо был вступать и лезть в секретари, пробираться в верхушку!»
«В кормушку» — автоматически отрифмовалось в голове у нашего героя
Коля Нагой, Член Союза Писателей СССР ( Союза Подлецов СССР в фединой транскрипции), прожил ту жизнь, которая Феде только мечталась… Да и то — грезилось — отрывками… Она вся у Коли была посвящена любимому делу, поэзии, литературе, драматургии… даже участие во всяких передрягах было — окололитературным в литературных дрязгах… Даже жену он выбрал себе хотя из-за квартиры (тоже!), но, — из молодых начинающих поэтесс, восхищённых его великим талантом — с типичной для женщин определённого рода то ли практичной наивностью то ли наивной практичностью… Поначалу даже очень восхищённой и — моложе его… И перед ней он распевал этаким мэтром, пусть не гением, но значительной литературной величиной…
На своей малой родине он был пусть не великим, но знаменитым и почётным земляком… Прославившимся в Москве — столице нашей Родины… Выступал в библиотеках на встречах с читателями… В трудовых коллективах… Восседал на разного рода мероприятиях—свадебным генералом…
Подобно тому, как Федя был родом из Дрисни, так Коля Нагой происходил откуда-то то ли из Засранска, то ли Саранска…
Мы—нагие, и наш род
Из крестьянских пород!
Сеем хлеб, пашем степь —
Государства мы—крепь!
А в годину беды
Мы орало—на меч
Поменяли…
Он был мастером стихосложения. Мог писать как Есенин, а если надо то мог—лесенкой, как Маяковский, а мог и народно—как Твардовский заутюжить, но при всём многообразии своих манер и стилей, он не менялся внутренне. Убеждения его были непоколебимы. Ещё точнее отсутствие этих убеждений не оставляло места ни для каких сомнений. После нескольких разговоров с ним Феде вдруг пришла мысль:
— Графоман – это не тот, кто пишет, а тот, кто печатается.
Коля Нагой почему-то сразу принял Федю за своего. , во-первых, Геббельс уже проработал месяц в «Свободных Грязищах» и в наибольшей степени он скорешился именно с Колей. А Геббельс был явно на стороне красно-коричневых. И только Федя, который несколько лет очень тесно проработал с ним знал тайну этого «бермудского треугольника»: Гебебльс стал красно-коричневым только потому, что Гнидины сразу не приняли его к себе; если бы Гнидины взяли его в свои подручные, то Геббельс стал бы первым либерастом на деревне. , во-вторых, Федя никогда своих взглядов политических, памятуя печальный опыт двух своих репрессированных дедов, ни перед кеем не показывал. Разговаривая с каким-нибудь ебелдосом, типа Леонида, он совершенно спокойно поддакивал, а если попадался вонючий красно-коричневый ревоньшист, то он подмигивал и ему.
…не думаю, что его сильно глодал внутри бес сомнения в значении своего творчества… как , например, меня… Он шёл напролом и пробивал свои стихи? Не задумываясь об их качестве… Где не мог напролом, пытался обхитрить разными обходными манёврами… но большей частью добивался своего. И под конец своей биографии он даже снискал какие-то литературные премии и даже какую-то награду.
Он вполне мог бы добиться гораздо большего, но — Федя серьёзно подозревал, что в душе Коля Нагой был отъявленный лодырь и рафинированный лентяй. Любил поспать. Любил поесть. Ну и — выпить был тоже не дурак! Большая слава требовала больший усилий. Разумеется, не творческих… А ему по жизин вполне хватало того уровня, которого он, видимо, достаточно случайно достиг пару десятилетий назад. Попал в струю… Точнее, как говорили тогда, в обойму — в Литинстут имени кой-кого, завёл там нужные связи и знакомства…
, конечно, жизнь у него не была уж совсем разлюли-малина… Но—на уровне. И на достаточно высоком уровне. Он работал в редакции одного издания ЦК ВЛКСМ,
И вдруг всё подкосила грёбанная перестройка… Борьку Пьяного, Мишку Горбатого, всяких гайдаров с чубайсами и прочую либерастию он ненавидел страшной нечеловеческой ненавистью: лицо наливалось кровью и багровело, а губы начинали дрожать, обнажая кариесные гнилушки… Именно из-за них, этих подонков и подлецов, его хлебная карточка = членский билет Члена Союза Подлецов СССР (за подписью какого-то неизвестного Маркова, и самое главное — пропуск к спецполиклинику и право на гражданскую панихиду в Малом зале Центрального Дома литераторов)превратился в ничто, даже туалетная бумага оказалась ценней и полезней этой картонки во мгновение ока ставшей ничтожной…
Так и тогда неожиданно для себя оголодавший и поиздержавшийся Член Союза Подлецов СССР обрёл себя вынужденно в рядах ранее презираемых им работников районной газетёнки…
Но что было самым любопытным — эта жгучая ослепительная ненависть, который могла выливаться только площадной бранью — в его стихах, в его творчестве не находила никакого отражения… иногда он пытался какую-то ноту там сарказма првоести… Но и эта нота оказывалась не столько тихой, сколько какой-то непрожёванной…
Так что—чудны дела Твои, Господи! — стихи, направленные против, оставались все такими же блеклыми, стоптанным и невыразительными… Да и не было много этих стихов, патриотических, коммунистических, направленных против ельцинистов, ебелдосов, либерастов и т.п. .
Х* Х* Х*
— .-.=.-.— — .-.=.-.— _=\/\- -\ — .-.=.-.— .-.=.-.— * — .-.=.-.— \ — .-.=.-.— * — .-.=.-.— — .-.=.-.— * — .-.=.-.— _=\/\- -\
Рассказав всё это, Федя положил трубку и перевёл дух… дело в том, что ничего подобного не было. Эта дикая и достаточно сумасбродная фантазия пришла ему в голову просто так, да, Действительно, Мандюха время от времени выходил покурить на лестничную площадку… Да, уже несколько раз приходя на работу, Федя натыкался на запертую дверь, и один раз ему почудились какие-то шорохи за ней и придушенные шепотки…
Его фантазия заработала и преподнесла ему «находку» — а вдруг там Юлька с Димкой… , конечно, он прекрасно понимал, что Юлька не дура, и Дима, конечно, бездарь, но—тоже не дурак… они, если им понадобится, прекрасно найдут себе место для интимного уединения без обязательств в другом месте, а не в редакции…
Хотя страсть, она места не выбирает.
Но скорее всего ничего кроме флирта весьма лестно для Юльки, который была в два раза старше своего обожателя не было. Но Дима начал прессовать его, и— самое главное Федя не понимал, что плохого он сделал Диме…
И место для уединения им не нужно
Некоторое время он колебался, но потом в остервенении запустил эту «парашу»… Он предполагал, что ни Геббельс, ни Нагой не будут переспрашивать у Мандюхи, Потому что вопрос был такой—по советским понятиям очень даже щекотливый и щепетильный… И никто из них в это «гавно» не полезет…
Другое дело, что кто-то из этих двоих мог шепнуть—скорее всего Геббельс — Юльке… Но краем глаза Федя и рассчитывал на это. , с одной стороны, Геббельс мог заработать себе авторитет на фединых костях, с другой стороны, юлька и димка, даже обнаружив не пустятся в разборки, потому что клевета—что сажа, обжечь не обожжёт, но замарать—замарает прилично… И пуститься в разборки доказывать, что они «не закрывались и не закрываются». Если захотят отомстить, то выберут альтернативный вариант.
Но он чувствовал себя справедливым: не он начинал эту «войну», и если бы его не трогали, то и он не стал бы распускать такие гнусные сплетни…
Тронули—получайте…
— .-.=.-.— — .-.=.-.— _=\/\- -\ — .-.=.-.— .-.=.-.— * — .-.=.-.— \ — .-.=.-.— * — .-.=.-.— — .-.=.-.— * — .-.=.-.— _=\/\- -\
— Надо бы дырку прокрутить… — мечтательно пробормотал Коля Нагой.—Они по утрам там всегда уединются?…
— Есть ещё замочная скважина…
— Что они совсем дураки, чтобы перед прямо замочной скважиной уединяться?…
Х* Х* Х*
28.09.1992 У сынка идея фикс—»котик серебристый»
Он сидит на горшке и тупо повторяет:
— Я котик серебристый… я котик серебристый…
Впрочем, понять, что он говорит может только лишь ограниченный круг лиц: я, Вера, да дед с бабой… половину букв он ещё не выговаривает…
Х* Х* Х*
— А у нас—новый отсек? — это случилось через неделю после публикации о мусоросжигательном заводе на газу.
— Ещё один такой материал, — и газету можно закрывать! — горестно подвёл итог публикации Васька Гнидин.
— А у нас с заводом — газ! — автоматически пробормотал Федя…
До сих пор Дима был фотокором, который регулярно с первого же появления на планёрках пытался иронически отзываться о его материалах… Основную атаку вёл шоферюга Иван Оболенский, в предках которого обнаружился какой-то то ли корнет, то ли унтер-офицерюга—в общем, коронованный кровей: «Я как простой читатель… Я простой человек, и я вот считаю, что чем больше в стране долларовых миллионеров, тем богаче будет наша Родина, наша Россия…»… В общем, красно-коричневый дворянин Михуйков отдыхает… Теперь его вес поменялся…
Раньше макетировал газету (и отвозил! в типографию) Мандюха. Теперь обе эти обязанности были возложены на фотокора, и всем было понятно, что хотя главным чисто номинально оставался Мандюха, но «газ» в газете уже никогда не засветится на газетной полосе — Дима его потушит. И Федя даже глазом не моргнул, когда в следующем номере не появилось ни одного его материала… это его действительное спокойствие объяснялось тем, что у него был уже практически готов запасной аэродром.
Но Дима был неопытен: вместо того, чтобы занять типичную для отсеков позицию: «Материал да Действительно, подписан, но места не хватило» , а потом ловким финтом—»материал устарел» смахнуть его в мусорную корзину…
— Да, Действительно, — вдруг подхватил Мандюха, и повернулся к отсеку—в чём дело, ДмитриЙ Федорович
— Там много ляпов, — неуверенно пробормотал Дима совсем не ожидавший, что всегда тихая и смирная безрогая корова замычит как пожарная сирена.
— Неправда! Только не надо врать! Я только что перед планёркой звонил и побеседовал со статистикой—перед планёркой, и ты это прекрасно слышал… Председатель Грязищенского комитета статистики сказала, что ей из редакции никто не звонил и ничего не перепроверял, — голос у Феди был резкий, дикторский баритон. — Она сама—лично! — расписалась на материале. Достань и покажи всем визу на каждой странице!
Дима густо покраснел. Он подавал себя как верующего, православного христианина
— За чем ты врёшь, Дима? Ты ведь верующий? — добивал его Федя безо всякой пощады. — Нехорошо!
— Нет… да, …. я звонил… там… да, — залепетал Дима судорожно оглядываясь на Юльку. Та, водрузив сиськи на край стола, молчала как в рот воды набрала. И тогда резко вмешалась Дашка, спасая фотокора. По совместительству—отсека. Или, наоборот, отсека, по совместительству фотокора:
— Что ещё за материал?
— Экономический обзор! — повернулся к ней Федя.—Ну не будут знать читатели положение дел в районе… Ну и не надо им знать! Так? У нас же гласность?! А вот у нас там, в экономике, наметился положительный прорыв по производству… Подъём! Ну не будут знать люди об этом успехе! И депутаты знать не будут! Спасибо Диме за цензуру! За что боролись, на то и напоролись!
Воцарилось молчание.
— Нет, — решила Дашка командирским тоном.— Экономические обзоры должны быть у нас в газете. Люди должны знать, что политика всенародно избранного Президента Ельцина приводит к экономическому росту, к высоким результатам! Дима, ты погорячился… В следующий номер надо обязательно поставить. Но Дима у нас только учится… Ему надо помогать, а не орать на него, как это делаете вы Федор Казимирович?! Я понимаю что вы—атеист…
— Нет, он мусульманин! — не удержался Нагой.
— Иудаист! — захихикал Васька Гнидин.
Дима судорожно вскочил. Видимо, вопрос был для него принципиальным…
— Но это должны быть обзоры, экономические, экономические, а не так… — не найдя слова Дима изобразил нечто руковй в воздухе, — я ему говорил: почитай Чубайса! Почитай Гайдара! Почитай Попова! Учись как они пишут! Надо анализ, надо тенденции, надо глубина…
— Кому ты говорил? — резко перебил его Федя.
— Вам!
— Да?! Мне?? — с башмаковской интонацией сказал Федя.—мне пслышалось, что ты только что сказал, что ты ЕМУ говорил—и показал пальцем на потолок. — Ему! Ты же с Ним всё время говоришь! Советуешься…
Тут Мандюха не выдержал и прикрывая ладошкой рот захихикал. За ним реготнул Геббельс, Нагой не стесняясь никого захлопал в ладоши, криво заухмылялся Гнидин…
— Не ври, я тебе ещё раз говорю, ты мне ничего не говорил!
Дима снова беспомощно оглянулся на Юльку, та наклонилась над листком бумашги лежащим над столом будто готовилась его поецелвать.
— Товарищи, то есть господа… — беспомощно вмешался редактор, — леди и джентельмены! Тут есть и моя вина—мне надо больше помогать нашему юному отсеку…-
Мандюхина беззубая ирония его только раздражала.
— Да причём тут это! Что у нас здесь институт благородных девиц? Которых надо обучать. Ответственный секретарь должен быть специалистом своего дела, а не случайным человеком с улицы. Он должен быть профессионалом своего дела!
… Они вышли на улицу вместе с Геббельсом. Федя не мог не отметить как осунулся и постарел его бывший начальник, особенно с лица. А прошло всего несколько месяцев с его отставки. Он ещё раз подивился несправедливости, царящей в мире, неразумности этой грёбанной жизни:
— Ты зря не предупредил меня—зашёлся в пароксизме Геббельс.— мы бы подготовились и растёрли этого гавнюку в дребадан…
«Не пизди! — подумал Федя.—Ты бы сразу же позвонил Юльке, и они бы подготовились, а ты очередной раз нагрел руки на моих костях!» Но сказал он совершено другое по своему обыкновению:
— Да ладно хрен бы с ним, с Димой! Обидно другое, Константиныч — ведь у нас в редакции есть великолепный отсек…
— Кто? — удивился Геббельс.
— Кто-кто! Это ты, старик, ты — мастер макетирования! Ты великолепный отсек! Ты единственный, кто из этой редакции мог бы сделать из этой говённой газеты—конфетку
Глаза у геббельса внезапно увлажнились, и Феде показалось, что он даже хлюпнул носом… Нет, всего лишь—показалось…
— Но ничего не поделаешь! Жизнь наша грёбанная развивается по закону подлости… — продолжил Федя.
— Спасибо, дружище! — забормотал растроганно старик. — Я прямо тебе скажу—не ожидал… Так приятно, что ты меня ценишь…
— Только вот ты знаешь, им не нужно это. Им вообще насрать на свою газету! — резюмировал Федя.—
Конечно, здорово было бы пропихнуть Геббельса отсеком. Тогда бы Федя не знал никаких проблем с материалами… По пешеходному пути домой Федя задумался, почему Дашка встала как бы на его стороны, вместо того, чтобы с пеной у рта защищать своего — зелёного и православного… Он подумал, что юлька ведёт свою игру, и дашка это чувствует. Поэтому очередной раз показала, кто здесь Хозяин?!
«Юлька свою игру в редакции? — это смешно.— следующий этап размышлений.—Значит, Юлька ведёт эту игру за стенами редакции… Дашкина сила—тоже за пределами редакции, в том. Что она депутатская курьва…»
Х* Х* Х*
Коля достал из пачки свежий номер:
— Зацени!
У Феди полезли глаза на лоб. Целый разворот был занят стихами. «Грязищи» никогда не печатали стихов. Хотя Дашка и была психопаткой, но поэтических бзиков, к счастью, не имела… Я не говорю уже об алке, который была не лишена литературных способностей (позже она написала роман!) и уж в любом случае эту полную графомании бездарь бы не пропустила…
Федино молчание, Федин полный ступор Коля Босой интерпретировал в свою пользу.
— Ага! Зацепило?! — воскликнул Великий Поэт и хлопнул его по плечу.—Учись студент!
— Да-а-а… — наконец протянул Федя и покрутил головой. Он и представить не мог, что Коля обладает такой пробивной силой. Зря они называли себя Горькими, Бедными, Бездомными, Голодными и т.п. На самом деле все они были хапуги ещё те. Наглые, бесстыжие, беспринципные… И если рядом пролетал кусок, они хапали его не пропуская ни одного мимо. Просто базар был красно-коричневым и рынок идеологическим; и торговали они—убеждениями и должностями…
— Ну как?! — не отставал Великий Поэт, он же—Николай Нагой.
Федя невидящим глазом пробежался по корявым строчкам… Одно четверостишие привлекло его внимание. Всё ещё не выходя из ступора, он пробормотал:
— Ночь. Улица. Фонарь. Аптека… Живи ещё хоть четверть века…
Лицо Вани Бездомного перекосило — то ли от злобы, то ли от неожиданности, то ли от страха:
— А ты оказывается начитанный су.. — пробормотал он оборвав себя на полуслове.. — Ссу-сучок!
Феде стало не по себе. Видит Бог, он не хотел обидеть…
— Да, ничего, — поспешно сказал он. — бывает — Творческая Аллюзия…
— Как, как… Как ты сказал? Илюзия… — переспросил Коля, немножко задыхаясь.
— Нуда, бывает… ничего страшного… Аллюзия — это такое образно-выразительно средство… Поэтика. Гораций… Буало… Пушкин..
— Ага! Она самая — алюзия… Как-нибудь подучишь меня… — Ваня Бездомный вернул контроль над собой и уже смотрел на Федю покровительственно, как в повести Дубровский помещик-самодур смотрел на пришлого учителишку французского языка.
На следующий день перед планёркой Нагой ухватил Федю за локоток и отвёл в сторонку:
— Поддержи меня! Понял?! — заговорщицким шёпотом.
Федя молча покорно кивнул. Боевая дружба, святое товарищество… Как там говаривал Николай Васильевич Гоголь: сам погибай, а товарища-рифмоплёта — выручай…. Но к удивлению заговорщиков никто на планёрке о рифмованной белиберде не сказал ни слова. Тогда чувствуя, что планёрка вот-вот закончится… Коля Нагой взял слово. Но караул, видимо, очередной раз устал…
— Короче, Склифоссовский, — не выдержала Дашка, — поэзией сыт не будешь, я вас спрашиваю — где реклама? Я вас всех спрашиваю — где реклама?!
На том и закончилась планёрка.
Х* Х* Х*
Звонок из школы:
— Да, — услышал Фёдор Казимирович, — мы тоже подумали, здесь, наверное—не стоит…
Сик транзит глория мунди!
Итак, моя прелесть, позади был большой этап жизни. Он не стал москивчом и не воспринял правила московской жизни. Тем более что в силу—эти правила менялись на ходу…
Но—первых впечатлений уже не было. Все они уже были вторыми, третьими и так далее. Ко многому Федя так и не смог приспособиться. Но к чему-то уже привык и смотрел даже как на необходимое условие своего столичного существования.
Ссык транзит глория муде!
— А! — ойкнула телефонная трубка И Федя понял, что задумавшись вместо про себя он сказал эту матерщину вслух
— Это по-латински, — заторопился он.—Так проходит мирская слава — в переводе на нашенский…
А «Свободные Грязищи»! Грязищи—это наша газета!
…«зелёные большевики» не приняли его за своего… Он пришёл с машзавод, а сиё заведение считалось кондовым оплотом реакции и регресса. Там ведь одна лимита ошивалась в Бреху — брежневскую эпоху… Разве нормальный грязищенец пойдёт работать на машзавод?
Х* Х* Х*
— .-.=.-.— — .-.=.-.— _=\/\- -\ — .-.=.-.— .-.=.-.— * — .-.=.-.— \ — .-.=.-.— * — .-.=.-.— — .-.=.-.— * — .-.=.-.— _=\/\- -\
Х* Х* Х*
То, что произошло с Ошейниной, мне было непонятно, и прояснилось когда Коля Нагой (Грязнов, — по батюшке у меня совершенно другая фамилия, но я поменял на эту принципиально:
— Зачем?
— Это свыше нас! — Коля Нагой возвёл глаза горе…
Х* Х* Х*
Под занавес у меня состоялась беседа с Гнидиным, который так мягко. Но настойчиво попытался меня переформатировать…
— Как насчёт переговоров?
— Давай переговорим, — миролюбиво согласился Федя.
Они вышли из редакции и под скупым осенним солнышком пошли к кинотеатру «Родина», перед входом в который посерёдке площади возвышался Вечно Живой Труп с протянутой ввысь рукой.
— В-вот идол! — махнул головой Гнидин, слегка заикаясь от ненависти.— торчит как хуй… Как хрен моржовый…
— Ничего не поделаешь, — в тон ему подмахнул Федя, — из советской песни матерщину не выкинешь!
— Мы тут одно обращение набузовали… — фамильярно просветил его Гнидин.—Сейчас собираем подписи. Чтобы эту красно-коричневую порнографию в металлолом сдать. Подмахнёшь?
— Нет! — отрезал Федя.— У меня свой взгляд на это. Я считаю вообще, на мой взгляд: страна должна помнить своих злодеев и подлецов навсегда!
— Ты это серьёзно?!
— Конечно! И Сталин должен стоять в каждом туалете с надписью эМ и Жо… И Сталинград надо было бы Сталинградом оставить —навсегда.
— Царицын… — хлопая глазами пробормотал Гнидин.
— Царей было много, а Сталин—это редчайший маньяк, который ухитрился угробить если не половину, то треть—точно, — треть своего любимого советского народа.
— .-.=.-.— — .-.=.-.— _=\/\- -\ — .-.=.-.— .-.=.-.— * — .-.=.-.— \ — .-.=.-.— * — .-.=.-.— — .-.=.-.— * — .-.=.-.— _=\/\- -\
— Двух станов не борец, а только гость случайный…
— Но совесть-то должна быть … Ты же не мальчик! Ты же прекрасно понимаешь, что мусоросжигателный завод—это кирдык для Грязищ. И так по статистике в нашем городе на десять новорождённых—один урод. У нас же и так загазованность выше крыши: и машзавод, и химдым, и не известно что там оборонка жгёт на своих полигонах… Обложили газами гады со всех сторон…
— .-.=.-.— — .-.=.-.— _=\/\- -\ — .-.=.-.— .-.=.-.— * — .-.=.-.— \ — .-.=.-.— * — .-.=.-.— — .-.=.-.— * — .-.=.-.— _=\/\- -\
— ну и что? Я вот считаю, что президент и наше правительство—это полное гавно!
— .-.=.-.— — .-.=.-.— _=\/\- -\ — .-.=.-.— .-.=.-.— * — .-.=.-.— \ — .-.=.-.— * — .-.=.-.— — .-.=.-.— * — .-.=.-.— _=\/\- -\
— Главное , наверное, чтобы быть в гармонии с реальностью.– раздумчиво ответил Федя на обвинения в двуличности.
Странныйй был человек, — Гнидин. Ставивший впереди паровоза—практичность, он был первостатейный болтун, пардон, — философ.
В принципе я понимал их. У Дашки перо было тупое, Геббельс был не писучим, и вдобавок стар. Коля Нагой был «бриллиантом», но чистой воды красно-коричневым. Сам Гнидин был первостатейным лодырем, то есть философом по жизни.
Если бы им удалось перетащить на свою сторону меня, поставить дело так. Чтобы я начал писать под их диктовку… То они бы поимели фельетониста средней руки, второй свежести и третьего сорта. Но даже это было бы для них успехом: на безрыбье и рак—дурак = умный…
У них единственной, кто умел и мог писать, была Алка Архитекторша. Но помимо литературных способностей (через пару десятков лет она напишет роман) она обладала житейской смёткой и понимала, что у Свободных Грязищ можно заработать славу, но— не деньги, не квартиру, не машину и т.п. Поэтому при первой же возможности переметнулась в администрацию.
Х* Х* Х*
Тут очень важна та мысль, как я и все эти людишки сцепились не из-за куска, а из-за кусочка хлебушка, за нищенскую зарплату, за крохотные деньги… Ну и конечно, были амбиции…. И если бы не было уголовного кодекса, то перегрызли бы друг другу глотки… Хотя все—вежливые, нормальные, пишущие, интеллигентные люди… А политика—это всего лишь прикрытие.
Вчера Мандюха хотел нацелить меня на план социально-экономического развития Грязищ… с кучей комплиментов, по обыкновению, насчёт моего ума и способности разобраться в сложнейших социально-экономических вопросах…
— Паслушай, дарагой! — сказал сморщившись Федя. — я понимаю, конечно, что тебе мною надо прикрыть амбразурку. Только я на роль матросова не гожусь… Ты сам пойми — ну зачем мы будем дезинформировать читателя? Это при большевиках, когда рубль был стабильным, можно было всерьёз говорить о планах. А сейчас ты сам посмотри что творится — сегодня одни цены, завтра — больше, за один день—в два раза больше… И все ваши планы, которые вы там начертали полгода назад, они сосчитаны в тех рублях, которые сейчас годятся разве на то, чтобы подтереть ими задницу!…
— Как?! — ахнул Мандюха.
— Ну — жопу… Жопу же, — уже тише популярно разъяснил Федя значение слова «задница» бывшему Члену Союза Журналистов СССР
— Ты это — не выражайся… — погрустнел главный редактор
— Я пошутил, товарищ майоор! — рявкнул Федя и постучал по столу.
Главный редактор и его сотрудник, проработавший пару месяцев, были один на один в по обыкновению пустом помещении редакции, чувсвуя беузмную слабину руководителя никто на работе не задерживался, главный редактор как сыч, — он сидел в редакции с раннего утра и до позднего вечера и каждому сотруднику давал отчёт что произошло за время отсутствия сотрудника…
Поэтому Ф.К. не стеснялся в выражениях и даже на миг почувствовал себя если не Цицероном перед многотысячной агорой, то Плевакой перед судом присяжных — это точно, потому что рот его заслюнявился и брызги полетели в разные стороны…
— Ты понимаешь какая ситуёвина… — помрачнел Мандюха. — мне в лицо сам Климкин…
— Не понимаю, — бесцеремонно прервал его Федя. — Я знаю только одно: все ваши цифры в планах по развитию Грязищ — это одно сплошное враньё. Это средство отвести грязищенцам глаза от на глазах ухудшающегося ихнего положения… Точно такой же мыльный пузырь как и чубайсовские ваучеры… Точно так же как и система так называемой социальной защиты… Чем больше я вовлекаюсь в события и факты, тем больше я убеждаюсь, что это всего-навсего очередная потёмкинская деревня! Мыльный пузырь с говённым запахом…
Гнев и пламенное негодование исказили черты лица Ф.К.
— Ты хочешь, чтобы фельетон написал? Напишу! Назову — Воскресший Остап Бендер избрал полем деятельности Грязищи и стал народным депутатом… Или нет! Вот так: как грязищенские народные депутаты преподали урок Остапу Бендеру по части всенародного вранья и обмана избирателей!
— Ага, — вдруг саркастически икнул Мандюха, — сам Геббельс перевернулся в гробу!
Привыкший всю свою жизнь профессионально врать ради пользы дела и во имя светлого будущего Мандюха опустил плечи и тяжело вздохнул. На его поникшее лицо было страшно смотреть. , наверное, краше в гроб кладут. Жизнь била по нему беспощадно. А за что? Этого Федя не понимал. Ничего особо подлого, бесчеловечного, злодейского Федя в нём не видел… И судя по тому, что рассказывал о нём Игорёк, даже наоборот был светлой личностью… А под конец жизни жизнь и судьба расправлялись с ним безжалостно!
«Какая наглая молодёжь пошла, — с омерзением подумал Мандюха глядя на Федю. — Когда в своё время нам, молодым, говорил редактор, мы не то, что не выполнить задания, но и слова сказать не смели… а здесь как пулемёт…» Но он промолчал и ничего не сказал. Сегодня ему от бывшео первака, а ныне воеводы города Грязищи Климкина влетело по первое число за содержимое газеты…
причём он понимал, что влетело не зазря, а именно по делу—гзаетка Действительно, была слабой.
Мандюха невзлюбил этого соратника Геббельса с первого же его появления, он нещадно правил и переправлял его материалы, но ничего поделать не мог — не мог выгнать… Всё, что писал Федя , совпадало с мыслями и эмоциями самого Мандюхи…
Всё это с подачи Дашки Богдыхановой, она же — Гнидина… Орган депутатов должен рассказывать о трудной и самоотверженной работе депутатов, о том как они ценой свой депутатской жизни спасают грязищенцев от надвигающейся на них катастрофы и т.п. Пиндосы тогда были ещё — наши друзья. Они завалили своими куриными окорочками пустые российские прилавки…
Х* Х* Х*
В «Грязищах» Феде быстро разонравилось. Хотя первоначально он воспринял начало своей работы несколько эйфорически и даже с каким-то энтузиазмом… Above all это была уже не тиражка, а полноценная газета, который продавалась за деньги с рук. Дашка стояла на переходе ж\д станции и продавала «Свободные Грязищи» иногда за несколько часов, иногда за целый день не могла скинуть и пачки. Это была газета, которая не диктовала читателям своим, как им надо думать и как надо жить, а наоборот стремилась подладиться под читательские вкусы и предпочтения…
Привлекал свободный график. Отсутствие обязательной халтуры. И открывашаяяся возможность писать впервые в жзни, не оглядывакясь ни на какую цензуру…
, конечно, будучи родом из газеты, он понимал, что необходимы глубокие статьи, который бы вскрывали идущие в Грязищах коренные социально-экономические перемены. , например, передел собственности… Нет, не передел, а просто её элементарную прихватизацию… Но на погружение не хватало времени… Кроме того, всё ещё грела мечта—переквалифицирвоаться в судёры (судебные репортёры)…
Но появилось много нового. Особенно важно было то. Что появилась возможность ходить. Просто ездить и ходить по Грязищам абсолютно везде без опаски встретиться с сексотами, и стать объектом доноса в \»кровавую гебню»
Речка Мудауза, в название которой Феде чудилось не толко древнерусское чудо, а даже древнеславянское ядро…
Но ему очень быстро дали понять, что он попал в «жернова»…
… Из пишущий было трое: Геббельс был не пишущий, Юлька имела тупое перо, понимала это и не любила показывать тупость, Мандюха был редактором и ему писать было как бы зазорно, хотя он умел это делать… Писали я, Нагой и Дашка Гнидина. Если бы не Дашка Гнидина, то дело было бы швах. Она писала быстро, не задумываясь, очень много и охотно.
Х* Х* Х*
— .-.=.-.— — .-.=.-.— _=\/\- -\ — .-.=.-.— .-.=.-.— * — .-.=.-.— \ — .-.=.-.— * — .-.=.-.— — .-.=.-.— * — .-.=.-.— _=\/\- -\
Х* Х* Х*
- 09.1992
Сын растёт руководителем. Ещё не умеет говорить, а пальчиком уже тычет—заметил недостаток: туфли не там стоят, где они обычно находятся, или дырочку в колготках обнаружит и—мычит:
— У! у! — пальчиком тычет.
Непорядок!
(Дурная наследственность… Ярославу—2 года; он почти не говорит; но его дед Казимир, мой батя, тоже начал говорить очень поздно…)
Х* Х* Х*
Мандюха был не столько газетчиком. Сколько литератором… У него было редкое для газетчика чувство стиля, словесное чутьё… Он работал над Федиными заметками. И ему нравилось работать над ними. Он считал, что улучшает их , хотя Федя считал, что он ущучивает их.
Ну да ладно! Главное, что подписывал их в номер без сучка и задоринки…
Х* Х* Х*
— А это… Так это что — материал?? — голосом Отелло, который спрашивал: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» восклицала Алка.
В отличие от Любаньки Алка была со вкусом и талантом. Она через десяток лет написала какую-то повесть или даже роман. Я представляю, какую изжогу у ней должна была вызывать наша обычная журналистская серятина… И по слогу, и по мыслям… точнее—по отсутствию и того и другого.
Корреспондент возвращался и был вынужден писать снова, абсолютно не понимая, чего от него хочут… И почему в кабинете главреда постоянно хохочут.
Одна журналистка пошла к алке высяснять отношения на разборки.
—
— .-.=.-.— — .-.=.-.— _=\/\- -\ — .-.=.-.— .-.=.-.— * — .-.=.-.— \ — .-.=.-.— * — .-.=.-.— — .-.=.-.— * — .-.=.-.— _=\/\- -\
Х* Х* Х*
Сынок подрастал. И Федя подумал. Что надо расширять круг прогулок с ним по закоулкам. Рядом сносили деревню, а на её месте обустраивали парк. Он уже доходил с ним до железнодорожной станции. Прогулки эти были в большей своей части—молчаливые; отец и сын просто шли рядом, смотрели по сторонам…
Х* Х* Х*
… — ты что принёс? — удивился Мандюха неприязненно глядя на кипу страниц со слепой печатью.
— Это я так — для сведения… Потому что вы всё равно не поставите… это интервью с главным инженером мусоросжигательного завода.
— А кто тебя послал?
— Да шёл мимо — зашёл… я в районке начинал со строительства, поэтому даже сейчас как вижу строительную площадку, то сразу захожу… от нечего делать. Вообще-то я готовлю материалы по церкви, памятник Великому Царю Николаю Второму (Мандюха поморщился ) будут строить…
Федя не преувиличивал: так оно и было на самом деле. Главинж оказался в прорабке чисто случайно. И когда он начал говорить, Федя привычно нажал на кнопку \»запись»..
— Ладно, оставь, — вздохнул Мандюха и махнул рукой…
Появление в газете подвальчика на восьмой с игривым заголовком «А у нас в квартире — газ!» было полной неожиданностью даже для самого автора… Это что? Моё?!
Мандюха очень сильно поработал над слепой машинописью. Федя рассматривал его скорее как «тревожный сигнал»: типа—несмотря на все протесты населения, воглавляемого «зелёными большевиками», строительство якобы закрытой стройки—продолжается. Мандюха сократил материал вполовину, вопросы ставил краткие и по существу. Вылил воду. Поменял много слов. С полным правом именно он должен стать соавтором этого материала. А то и—автором.
Зная что Любанька ленится вычитывать и восьмую практически не смотрит, он заверстал этот материал именно туда. И Любанька попалась. Тем более что в подзаголовке невинно стояло о том, что «голубое топливо» повседневной реальностью для гразищенцев. А скорее всего она была как всегда навеселе, как всегда—торопилась. Прочитала подзаголовки и заголовки и подмахнула в печать. «Если я буду читать ваш бред, — не раз и не два заявляла она в редакции, — то сама наебнусь…»
Х* Х* Х*
Более того подъезжали машины со спецномерами, из них выпархзивали молодые дивы, стуча каблучками от Ле монти покупали по несколько ‘экземпляров . Подходили какие-то небритые личности и стыдливо дыша перегаром совали «ельциновские рубли» бледно-голубые… В районе десяти часов утра газета закончилась; такое было только лишь на заре перестройки, когда первые номера продавались по большевистскому, коммунистическому, советскому рублю за штуку.
Дашка не поленилась сбегала в типографию и притащила сохранённую там заначку. Однако на другой стороне пассажирского перехода через железную дорого её ожидал Вася. Она ему обрадовалась.
— Как ты вовремя! Езжай в совет депутатов и забери оттуда полпачки! — приказала ему с верхних ступенек перехода внучка красного командира. — А лучше всю пачку забери!
— Уже!
— Уже забрал всё! Абсолютно всё!
— Где? — вызверилась Дашка с пачкой газет в каждой руке.
Вася пожевал губами и жене даже послышалась матерщина от мужа.
Машка не поняла такого его бакланского поведения.
— Ты чего? Пьяный, что ли? Или белены объелся?
Вася Гнидин снова пожевал губами. На этот раз безмолвно.
Поехали?
— Ты что рехнулся?! Газета пошла, дурак!
— Ты читала восьмую, дура?
— Нет… А что там?
— Газ-з-с!
— Какой ещё газ? — поскольку это у слово, как у всех российских баб, ассоциировалось с совсем другим «голубым» топливом Дашка снова с шумом втянула воздух в себя, но странно—муж не газанул…
Х* Х* Х*
— .-.=.-.— — .-.=.-.— _=\/\- -\ — .-.=.-.— .-.=.-.— * — .-.=.-.— \ — .-.=.-.— * — .-.=.-.— — .-.=.-.— * — .-.=.-.— _=\/\- -\
Х* Х* Х*
16.08.1992 Судя по всему, сегодня my son покрестил не только священник церковный, но и небесный (дождь) . На следующий день Федя рассказал об этом поэту…
— Ты что верующий? — у Коли Нагого полезли глаза на лоб.
— Нет, но ты знаешь, как говорила моя бабушка — что-то есть…
— Ничего нет! Я это сызмала понял: Хлеб насущный нам даёт — не Исус и не Христос, а — машина и колхоз! — радостно продекламировал Коля Нагой, совершенно не подозревая, что в этот момент в нём воскрес не кто иной, как Иван Бездомный собственной персоной. Похож, чертяка!
— Ага, — в тон ему ответил наш герой — Без трудового коллектива и жизнь наша несчастлива!
— Верно! А ты откуда знаешь?
— У нас в пединституте наше народное творчество читал автор этих частушек… Он их пачками складывал, прямо на ходу.. Были и весьма забористые. Например, на чужую кровать — хуй не поднимай!
И каждый раз потом на лекциях обязательно жаловался нам, что несоблюдается его авторское право, какой-то пидирас в Москве вставил частушки его производства в свой сборник научных трудов под видом фольклора, сначала собранного в Подмосковье, а потом в Магаданской области Чукотского края…
«Я! Я — их единственный автор, я посылаю их под своим именем в литературно-художественные издания… а этот сукин сын берёт их и печатает как фольклор», — ныл кандидат филологических наук пенсионного возраста.
Х* Х* Х*
Вечером позвонил Первомайский. Федя как раз был дома. Поднял трубку тесть.
— Там тебя какой-то мужик спрашивет, очень вежливый…- позвал дедушка на кухню. У Феди ёкнуо сердце — все его мысли были о больном бате в Дрисне… Только почему не мать, а—мужик?
Федя похолодел.
Но в трубке он услышал голос Игорька. Звонок был настолько неожиданным, что на какой-то момент времени Федя потерял дар речи, но уже по другому поводу. , во-первых, он не давал своего домашнего телефона Игорьку. Давал ли он Вшивому Ворону? Нет, конечно… Ещё чего не хватало?!
Несмотря на то, что он стремился перейти в Нашу Газету, он видел себя в ней в роли вольного стрелка… У Вшивого Ворона были другие виды на него. Егорыч хотел давать конкретные задания с конкретными адресами и фамилиями и конкретными сроками… А поскольку у Вишивого Ворона халтура не преоходила, то необходима была не одна, и может быть даже не две поездки…
А для Феди это было неприемлемо. Но он не мог полностью отказать, понимая, что пока единственное будущее у него связывалось именно с Нашей Газетой. Поэтому он юлил и врал, что у него нет домашнего телефона. Это одно. А второе, врал Федя—это что он чертовски загружен в газете «Свободные Грязищи» был загружен под завязку… Грела мечта—всё-таки переквалифицироваться в судебного репортёра. Он хотел оставить за собой свободу рук. Работать по заданию Вшивого Ворона его не прельщала. Егорыч был умницей. Редкое сочетание ума и таланта. Пусть не таланта, пусть недюжинных литературных способностей. Но всё равно — редкость.
Конечно, Игорёк мог узнать телефон через Геббельса… Но—у Геббельса не было домашнего телефона.
— Ты когда у нас будешь? — спросил главный редактор Нашей Газеты.
После затянувшегося молчания Федя ответил вопросом на вопрос:
— А когда нужно?
— Завтра—с утра– сможешь?
Нуда, наездник почувствовал лошадь…
Завтра было крайне неудобно. Надо было отказывать. Переносить на послезавтра. Но Федя интуитивно и подсознательно почувствовал дыхание судьбы, интонацию «безвыборности», вызов времени… Лучше, конечно, послезавтра.
— К девяти?
— Да, подъезжай пораньше…
На удивление Игорёк не подвёл, Появился полдесятого. Видимо, он тоже не был заинтересован в афишировании встречи перед своими сотрудниками. Официально рабочий день в Нашей Газете начинался в десять.
Разговор был коротким. В ответ на неожиданное предложение Федя сказал только:
— Я не умею!
— Научу! — подмигнул Игорь.
— Когда на работу?
— Завтра.
— Хорошо, понял.
И через минуту пулей Федя мчался к метро , потом на электричку без билета, чтобы успеть …
Х* Х* Х*
Это был очередной «звёздный час» нашего героя…
На планёрку он опоздал. Но не очень. На полчаса задержалась Дашка Богдыханова. А без неё начать мероприятие Мандюшкин побоялся. … Этой получасовой задержки вполне хватило, чтобы Федя практически не опоздал.
(Читать далее — Газеты, КОТОРЫЕ НАС ВЫБИРАЮТ. 1992. 1-Я часть) |
