|
Вернуться к СЕДЬМОЙ главе Повести-2
Повесть о счастье, Вере и последней надежде.(НЕОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ВАРИАНТ)
Часть Вторая. …иногда так хочется, чтобы они были
Из Главы Восьмой.ЧЁРНОЕ солнце преКРАСНОЙ столицы Вечером этого зимнего дня наш герой долго не мог заснуть… Федя лежал в их комнатке. Верины родители смотрели телевизор в большой комнате. Сама Вера была на дежурстве. А он всё вспоминал и вспоминал, как сегодня днём он поехал первый раз в жизни в районную газету Подмосковья. Адрес Грязищенской районки Федя нашёл в телефонном справочнике МГТС. Выбрал время и поехал. Вылез на станции. Не спрашивая ни у кого «как пройти в библиотеку», решил просто пройтись — осмотреться. Сначала погулять по городу —расположения Грязищ он не представлял… Во исполнение этого плана пошел мимо статуи Ленина с вытянутой кулаком на запад рукой, по улице и, пройдя метров так триста вдоль багрово-красной высоченной каменной стены, вдруг обнаружил —ба! так эта та самая улица Молодцова! Буквально через ещё пару сотен метров: на стене двухэтажного особняка напротив — вывеска районной газеты. Подошел, толкнул дверь, и она открылась — никаких тебе кодовых замков. Ничего себе! Дверь отворилась будто ждала именно его. На него пахнуло чем-то отчаянно знакомым, как будто он вернулся в родную Дрисню… Знакомый запах! «Ну просто чудеса…» — пробормотал вслух наш герой. Дверь на первый этаж была наглухо забита. Федя поднялся по деревянной лестнице, которая приветствовала его точно таким же скрипом ступенек, как и лестница в родной Дрисне, — на второй этаж. Улыбнулся. В полутёмном коридоре вдохнул полной грудью бумажно-пыльный воздух. Где-то совсем рядом застрекотала отчётливой дробью пишущая машинка… Он вспомнил громадное белое здание: Московский комсомолец… Московская Правда… Вечерняя Москва… Нет, это всё—не его. Абсольман! «Заря коммунизма» была в Дрисне, она же чудесным образом переселилась как бы и сюда…
, конечно, он может волевым усилием попытаться воткнуться в одну из этих газеток… , например, путём бесплатного труда внештатника, но на дворе вовсю цвела перестройка и в это почти что революционное время писать про «пердовиков соцсоревнования» — а именно так продолжали дудолить эти парторганы, показалось нашему герою—почти что кощунственным… когда он всего лишь три года назад устраивался в дрисненскую районку, ничего такого не было в советском обществе, и казалось, морозы будут продолжаться вечно. Будет советским лядям морозы навсегда У Советской власти—сила велика … Поэтому вынужденный выход— чтобы овладеть публицистикой, он добровольно принял на себя это ярмо…. А тут не просто оттепель наступила, а привалила даже целая весна нежданно-негаданно… Хотя — как он понимал — планировалась именно оттепель дозированной политической температуры… Там было и другое более житейское соображение—не зря, ведь внутри Феди сидел хрипатый! Соображение это было того рода, что даже если он «воткнётся» в цитадель на 1905 года, то в силу отсутствия связей и знакомств, он будет неминуемо сожран, а точнее подставлен… А он уже по Дрисненской районке почувствовал, что может значить поиметь одним, всего лишь одним неосторожным словом отпечатанным на бумаге — ну , например, поиметь ненависть и злобу вплоть до физического нападения на самого себя… Два фактора: один внутренний—нежелание ходить на компромиссы в условиях политической весны, и внешний— инстинктом самосохранения… И , который из них важнее? — не знаю до сих пор…
Х* Х* Х* (Окончание Письма провинциала Из столицы в — Провинцию) …лезет в шкафчик письменною стола, открывает один за другим ящики и с сожалением: «здесь ничего нет!» И тут вытаскивает основной ящик учительского стола и выражение лица мгновенно меняется: оно как-то оплывает, брови подлетают вверх, будто их кто-то дернул за веревочки, нижняя челюсть отвисает, а сама вся голова откидывается назад. И я понимаю, что она хочет задвинуть ящик обратно и не в силах это сделать. К ней через плечо еще с любопытством заглядывает воспитательная завуч, а на Нину Дмитриевну смотреть ужасно: ее лицо сразу же посерело, она как истая графиня Форс де Мажор зажимает свои нос и медленно оседает вниз на пол. Я, значит, в полной растерянности: или дверь держать, через которую заглядывают учащиеся, или подхватывать Нину Дмитриевну, чтобы она не хряпнулась затылком о пол или о классную доску, — что еще хуже. Но вот пенсионерка каким-то чудом зацепляется за парту и падения не происходит, потому что старушка заваливается на парту. И хотя я не видел, чего там возлежит, -, в этом ящике, но я сразу же догадался и понял: кто-то извиняюсь за выражение, насрал и нассал в ящик стола /и как мне позже подсказали: для этою не обязательно было залазить верхом на стол/ — и вся эта жижа растеклась по каким-то валявшимся там бумажкам и тетрадям. Царица Туалета, видимо, опомнившись, быстро и резко задвигает ящик обратно. Я, разумеется, отказываюсь проводить урок, а мне говорят: ничего страшного — мы переведем вас в кабинет биологии. Мы выходим из кабинета: первой—директор, второй Нина Дмитревна, третьей—воспитательный зауч… Я—замыкающий. Нас встречает гробовая тишина… Детишки—в дальнем углу какой-то бесформенной кучей… Не могу не вспомнить: «Народ безмолвствует» Пушкин… Борис Годунов… Акт IV… Сцена пятая… — Закройте кабинет, Пётр Константинович! — возбуждённым голосом чересчур громко на мой взгляд произносит Царица Туалета, пренебрежительно перепутав моё имя и отчество — и никого туда не пускайте! — Отпечатки пальцев снимать будут, — посреди мёртвого безмолвия из кучи через весь коридор отчётливо доносится трагический шёпот… Почему Трагический? Никто ж не умер?! Значит, трагикомический… — Щас собаку-ищейку вызовут… О да! Всё засранцы знают! Это был эрудированный класс! Почти все отличники и хорошисты… Ботанический Класс! Но даже в кабинете ботаники остаток урока русской литературы уже провести невозможно: класс возбужден, перекидывается записочками, переговаривается. Впервые в этом классе я не стою, а просто сижу, и время от времени просто-напросто убалтываю посидеть их потише до конца урока немного осталось, да и у самого, хотя бодрюсь, кошки на душе скребут. На следующий день, субботу, торжествующий 7-Б празднует победу, да еще какую. Шум, разговоры, никакой работы на уроке — страшное дело. Дети наглеют на глазах. В воздухе воняет не только гавном, но и лозунгом: «Раздави букашку!» Как учитель я понимаю, что надо что-то делать… Поломать пополам указку, схватить стул и трахнуть им по столу, заорать на них, затопать ногами, кого-то вызвать к доске и поставить двойку… Но лень и—неохота… Бессилие явственное. Даже если этого психопата выявят (в чем я глубоко сомневаюсь!) — сделать ему ничего нельзя, наказать тоже, его можно только воспитывать, но мы уже довоспитались и так — плоды воспитания оказались налицо в письменном ящике учительского стола — детишки свободно гадят учителям. Этот раз они изощренно наложили в ящик, следующий раз они совершат это прямо на стол, но я думаю я уже решил: одного раза для меня вполне достаточно, об этом я в аккуратных — выражениях сообщил директору, «Ну что вы, Фёдо-о-ор Казимирович! — услышал я в ответ. — Что вы так разволновались. Просто переступите через это и продолжайте вести уроки, как ни в чем не бывало. В другие школах насилуют и то — ничего.'» — «Кого, — спросил я. — насилуют? Учителей?» И я вспомнил аналогичный случаи, который произошел на моих глазах в 17-ой школе Там молодая учительница сделала замечание десятикласснику, а тот в ответ послал её в известный всем русским адрес, да вдобавок помимо адресного послания грязно и нецензурно обозвал её тоже известной всем русским… Она разревелась, полчаса сидит в учительскои и ревет, не может идти на урок. Вызвали хитроумную директоршу, она стоит рядом и утешает или утишает — как вам будет угодно прочитав — говорит:» «Да не обращайте внимания. Если бы мы каждую матерщину так близко воспринимали к сердцу, то мы бы и — дня не проработали в школе!» рядом стоит завхоз, которому директорша нужна по делу — представительный седовласый мужчина с орденскими планками на груди — говорит: «Я тоже первые дни каждый раз вздрагивал, как услышу матерщину, — особенно вот от таких!» — и он показывает рукой небольшое расстояние от пола -«А теперь привык и — ничего!» … Пока я это воспоминал, ну и давай директор, значит, меня воспитывать, вешать лапшу на уши.» Вам-то Фёдо-о-ор Казимирович, хорошо, — жалуется она мне. — А мне каково. Я ведь нянечку /так здесь называют уборщиц/ позвала. Убери, говорю, пожалуйста А она глянула и — не хочет, пришлось вот нам с Валентиной Васильевной /кивает на воспитательного завуча/ убирать. Вот этими руками»… Я не выдержал и говорю: «Откуда я знаю? Может быть, вам нравится это делать?! А вот мне почему-то не хочется нюхать…’* с упором на слово «почему-то» … …они как обиделись:» Фёдо-о-ор Казимирович! Это оскорбление! Вы можете ответить за свои слова!» Короче говоря, в тот же день подал я заявление на расчет, они не отпускают. «Что хотите делайте, но мы вас не отпустим! Вы должны доработать до конца года! И вы доработаете!»… И вот теперь пишу и чувствую, что они там сидят и что-то крутят с моим заявлением, нутром чую, я знаю, что они так просто не сдадутся, люди, у которых ни в одном глазу ни чести ни совести, а только лишь один слепой девиз: «деньги не пахнут!» Действительно, что учителя! — одно слово-то сколько значит! Неудивительно, что и дети такие. Но мне только лишь трудовую вырвать, а там всё до лампочки… не судьба значит, мне стать учителем, потому что даже в рамках Москвы это случай довольно-таки уникальный, ну а в остальном всё в порядке. Живем дружно, морозы правда, донимают, а так ничего! целую крепко Фёдор. Х* Х* Х* Прямо говоря, скрывать, наверное, это не стоит, но Федя был немножко доволен, что обстоятельства сложились именно так, несмотря на тот запах дерьма, который материализовался… — .-.=.-.— Ещё один визит в Грязищинскую районку. Игорёк. Димка. А самое главное—недалеко от дома! Всего лишь три остановки электричкой… Наш герой почувствовал, как у него появляется властное желание работать не в столице, а именно в этой редакции районной газеты по соседству с белокаменной и железобетонной… Тем более что всё шло к тому, что со школой Федя распрощается навсегда. , конечно, после гавноистории надо было бы плакать навзрыд; над ним сгущались тучи, но—он не переживал, он даже не … Все эти перипетии воспринимались Фёдором уже даже не как сон, а как будто он зритель и смотрит некий спектакль вместо жизни… и единственная мысль: в какое из его бессмертных произведений лягут впечатления и запахи… От них ведь никуда не денешься! Произошедшее с ним мыслилось ему как основа для будущей повести… Повести из школьной жизни А сейчас: как будто он видел сон, и это видение сопровождалось не столько ощущением, сколько знанием, что сон закончится, и он благополучно проснётся… и вполне возможно, проснётся в Дрисне.
Х* Х* Х* Мужчина неопределённого среднего возраста сидел на кухоньке, и жаловался Римме Николаевне: — Ну нет… я, конечно, всё понимаю… Сердцу не прикажешь… Ну чтобы вот так—прямо с улицы, взять и выскочить замуж?! По-моему, она сошла с ума… Римма Николаевна не хотела обострять обстоятельства, она поддакивала ему: — Я и сама не понимаю, откуда он взялся… Она всё решает сама… Она со мной не советуется… Мужчина был властный, деловой, со связями и знакомствами… Х* Х* Х*
Федя ничуть не сочувствовал директору, потому что по его косвенному домыслу именно от неё шло распространение слухов о том, что он— “слабый учитель”… Скорее всего, как всегда, он был неправ, но именно от неё он чувствовал ледяную неприязнь к себе… …а самое большее, что взбесило Федю — это, конечно, что его несколько дней назад пригласила именно воспитательный зауч и показала какой-то листок: «Вы будете в летнем воспитательном лагере» , т. е. вот так — в приказном порядке — — Распишитесь! У нашего героя свело скулы… Он-то рассчитывал, что лето будет в полном его распоряжении… А теперь получалось, что всё лето он будет заперт в школе?! Ни слова ни говоря, я расписался… Увидев его послушность, воспитательный зауч смягчилась и сказала снисходительным тоном: — Может быть даже заместителем сделаем вас! Сейчас этот вопрос решается. Вот такие мысли вслух. Я может быть и ввязался бы в летний лагерь— но так по-хамски, без предварительной беседы, в приказном порядке: не будут брать —отключим газ! Нет ребята, это не мне вы отключите газ… А самим себе! Почему учителя не ставят вопросы перед гороно? Почему гороно не поднимает проблему перед Министерством Образования СССР? Если бы кто-то нормально встретил меня, пришёл на помощь мне, но меня никто не спросил даже дежурного вопроса: — Как вам Фёдор Казимирович работается? Классные руководители, их было ни слышно, ни видно… Со стороны руководства я был спокойно брошен — выплывет, значит, выплывет, а потонет — ну хрен с ним… Почти что лимитчик… Х* Х* Х*
Но навсегда у Фёдора осталось это: Уж не знаю, какое амбрэ пахнуло… Вполне возможно, что никакого… Елизавета сказала: — Сволочи!.. Нет, она по-моему сказала: — Гады… Не помню, дай Бог памяти! Нет, не подонки… Но это было одно слово хлёсткое как женская пощёчина хаму… Нет, не девичья, а именно—женская… И я почему-то забыл его, это слово… Федя посмотрел на лицо Царицы Туалета, и понял… Во всяком случае ему так показалось, что ему—пи*дец. Конечно, радоваться здесь было нечему, но вместе с тем Учитель русского языка и литературы почувствовал какое-то облегчение от своей собственной смерти в качестве учителя… Нет, не детям. Именно ему. И наш герой подумал, что история повторяется, потому что ему вспомнилось: — Кто из вас перед праздником приходил ко мне домой отвечать урок — встаньте! Обрюзглый человек в рясе, с тяжелым крестом на шее угрожающе посмотрел на учеников… Некоторые места Как Закалялась Сталь Фёдор Казимирович знал наизусть, тем более кому как не учителю литературы знать начало начал… В начале века перед Великой Октябрьской социалистической революции детишки сыпали махру в пасхальное тесто… В конце того же самого века в канун перестройки детишки гадили учителям на стол… У Попа была Собака, Он её любил; Она съела кусок Мяса, Он её убил! Убил и закопал, И Надпись надписал… …»Никто не понимал, почему Павку Корчагина выгнали из школы. Только Сережка Брузжак, друг и приятель Павки, видел, как Павка насыпал Попу в пасхальное тесто горсть махры там, на кухне, где ожидали Попа шестеро неуспевающих учеников. Им пришлось отвечать уроки уже на квартире у Попа…» Всё повторяется; с той только разницей, что в начале из школы выгнали — ученика, в конце — Учителя… Х* Х* Х* Пошла череда приобретения и обустройства быта—помимо желто-рыжего палаца в прихожую приобрели так называемую «стенку » в прихожую… По обыкновению привезли груду досок, зашитыц в картонную оболочку, свалили у подъезда и Федя с тестем всё это притащили на третий этаж. Поскольку в своё время Федя работал грузчиком, пардон—транспортировщиком, то был знаком с некоторым секретами и хитростями транспортировки, всё прошло без сучка и задоринки. Во взаимоотношениях с тестем Федя занял очень удобную позицию: он во всё м слушался старшего товарища по несчастью. Дяде Коле это нравилось… Кроме зятя его никто особо и не слушал. Когда мы всё это занесли, дядь Коля скинул одёжку и остался в майке и шароварах. На голову он повязал носовой платок… как он сделал так, что этот платок не слетал у него с головы? Не знаю, но у него получалось… Сидел там как приклееный… Федя был человек новый и на вопрос: — а как ты думаешь? Отвечал пожимая плечами: — А я как все… — и оглядывался в поисках Веры. — То есть ты ничего не думаешь… — Никогда в жизни стенок не собирал… Тесть взял листочек в котором была нарисована схема сборки, пошёл на балкон, там закурил и стал рассматривать ортогональную проекцию… Воспользовавшись паузой, Федя достал свою записную книжку и стал просматривать свои последние записи…
Х* Х* Х*
ЗАБЕГАЯ В СЧАСТЛИВОЕ БУДУЩЕЕ ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА… Вера восприняла это неожиданное первое горе очень мужественно. И если глядеть со стороны—то даже как-то равнодушно: не было не только даже обильных слёз, но и типичной в таких случаях злости. Хотя кто знает, что у неё творилось в душе… но внаружу она этого не выпускала… Х* Х* Х* у НАС НЕТ ЛИТЕРАТУРЫ КОГДА ЛИТЕРАТУРА В ТУПИКЕ ЭСХАТОЛОГИЧЕСКИЕ МОТИВЫ. Шпенглер – закат Европы. Мракевич: закат Евраазии…. Любопытно, что конец двадцатого века, проехали без манифестов выродков о срочной необходимости грядущего всемирного вырождения. Литературный процесс немыслим без конкуренции, без спора, или как говорили в недавнюю старину, без спора, перерастающего в полемику. Даже в советское время, тупое и примитивное, понимали: без полемики нельзя. И старались, высасывая из пальца, находить противоречия мнимые на месте реальных, одну страницу и ту делить пополам: это называлось «за» и «против», хотя это было в те времена чертовски сложно быть одновременно единомышленниками и вместе с тем еще о чем-то дискутировать. Поэтому искусство социалистических дискуссий перерождалось в искусство утонченных оскорблений культа личности и окололитературных разборок. А как иначе? Ведь все — единомышленники! Все стоят на одной платформе сриализма (социалистического реализма) Даже в условиях было хоть какое-то противостояние, то и дело переходящее на «светлые личности». В принципе, партию устраивало такое положение. И мне, выросшему в тепличных условиях литературно-искусственного единомыслия оранжереи при ЦК КПСС и Советского правительства, было бы отрадно увидеть в условиях сегодняшней свободы слова – хотелось бы действительной, а не показной как было в старые добрые времена, идеологической борьбы, полемики. Не тут-то было! Ведь, действительно, что ни говори, но литературный-исторический процесс без полемики, без конкуренции – мертв. Поэтому трудно мне, как говорили в старину, согласиться с теми ораторами, которые считают, что начинается широкомасштабное возрождение русской литературы. Во времена перестройки полемика пошла как-то в рост: словесная гражданская война заполыхала. Был интерес читателей. Потом всё это как-то резко заглохло, и сейчас каждый толстый журнал, особенно из числа дальних, региональных изданий варится как бы в собственном соку, не особенно обращая на то, что делается в других. Даже объяснение такому подходу нашли: мол, не хотим оппонентам создавать рекламу. Эту негативную тенденцию подметил несколько лет назад Войнович, воинственно обронив, что каждый военный писатель должен возделывать свой участок литературного фронта, свой окоп, свой дзот и блиндаж. А теперь—если я человек мирный и воевать не хочу… Х* Х* Х* Последний урок. Она была низенького роста, склонна к полноте, но на личико, насколько я мог мельком рассмотреть — миловидна, хотя в очках, и вдруг неожиданно эта женщина пошла ко мне наперерез и заискивающе улыбнулась: — Здравствуйте, Фёдор Казимирович! — привет, — развязно ответил внутри души хрипатый, — от старых штиблет! Ну ты такая вся … растакая… — Здравствуйте! Вы ко мне? — учтиво осведомился наш герой. Выйдя из кабинета после завершения последнего урока в 7-Б классе Федя сразу почему-то обратил на неё внимание, когда она ещё стояла напротив кабинета и не двигалась к нему… — Да, к вам, Фёдор Казимирович. Я мать … — и она назвала фамилию одной из учениц 7-бэ класса… — Да, да, хорошо знаю, девочка у вас умненькая, знающая, я думаю, что вам не стоит о ней беспокоиться — она своё возьмёт при любом раскладе… — величественно сказал Фёдор Казимирович и даже несколько улыбнулся. — Рад с вами познакомиться. Спасибо за воспитание умного, хорошо воспитанного ребёнка! Он, Действительно, обратил внимание в конце журнала и на место работы, и на научное звание матери этой ученицы с первой парты. Не ускользнуло от его ока и то, что отец девочки почему-то не был прописан там. Кандидат биологических наук. Место было вакантным. — Спасибо, но я не за этим… Я не только мать, но и председатель родительского комитета этого класса… — Сочувствую! — кратко буркнул учитель русского языка и литература. Что и говорить—общественная нагрузка, да ещё какая… Для матери-одиночки особенно. — Мне только что сказали, что вы увольняетесь? — Да, конечно… — Мы родители этого класса, и я не буду скрывать—мы все заинтересованы, чтобы вы остались и продолжали у нас вести уроки… Дети вас полюбили, — выпалила она сходу. Специфический женский смешок, добавленный к этому, был само восхищение — Ну я рад! — почему-то начал врать Федя -чему ты рад? — жестко поинтересовался хрипатый — Нет, — ответил он хрипатому вслух, сейчас после гавно-истории он мог себе это позволить: — я обмолвился. На самом деле я хотел сказать, что мне, конечно, очень лестно слышать… Уколотый своим подсознанием, Федя запнулся и через минуту тупого молчания, который несколько неоднозначно было воспринято, продолжит тем не менее: Да я-то рад! Я готов остаться! — Федя начинал играть и притворяться… — Ну так что же? — обрадовалась кандидатша.— Ну и оставайтесь! — Я вас хорошо понимаю… но… но вы ведь знаете, что случилась… — А что случилось? Ничего не случилось! Вы ведёте литературу всего месяц, а за это время дети полюбили вас … У нас ведь литература не велась полгода вообще! Русский язык ещё заменялся, а литература—нет… Елизавета Михайловна только что сказала мне, что если вы уйдёте, то замены нет и может быть даже до конца года ничего не будет… «А почему ж это сама Царица Туалета не сказала мне об этом? Именно мне! Хм, интересненько получается…». Федя посмотрел на неё изумлённо — истинную москвичку в очках, со скромно накрашенными губками, еле заметным макияжем, одетую в импортную кофточку, — короче, в югославских сапожках, и глубоко задумался. Он думал: «Ты или дура? Или—меня держишь за дурака…» А Федя считал себя умным. Интеллигентным, культурным человеком… Учителем в третьем поколении: бабушка — учительница (Смоленский университет) , матушка — филолог (Днепропетровский университет), и вот—он: все как есть учителя, люди с высшим образованием—педагогическим. И когда какие-то люди со стороны держали его за дурака—за такого Васисуалия Лоханкина или за дворянского предводителя даже, уже давным-давно побеждённого, но недобитого окончательно в гражданскую войну… …со стороны это выглядело так, как будто слова главы родительского комитета глубоко задели молодого учителя. По ходу любого советского романа такие слова должен был произносить большевик, коммунист, человек авторитетный типа секретаря парткома… , с другой стороны, А кто её, дуру знает, может она тоже член КПСС была… Там у себя , в НИИ энцефалопатии и маразма имени Исаака Марковича Рубинштейна … «Но если ты—кандидат биологических наук, то есть человек с супервысшим образованием, значит, по умолчанию ты не должна быть дурой, и должна всё понимать … а если ты говоришь дурацкие слова, значит, ваньку валяешь… Ага!» Вдруг вспыхнувшая Обида так же внезапно отпустила Федю. Он улыбнулся: «Если ты Ваньку валяешь, то почему бы мне не свалять? Тоже…» — Но вы знаете, есть одно но… Может быть, вы поможете мне?! Кандидатша, по совместительству предродкома, слегка насторожилась. Помогать она явно не горела желанием. — А что именно? — осторожно осведомилась она. — Это конечно, странный феномен, но он имеет место быть. После этого случая у меня возникла то, что наш всемирно известный советский учёный Рыбальский Марк Исссаакович, ветеран Великой Отечественной войны, главный психиатр Подмосковья назвал синдромом сенестопатии. По латыни — олфакторе! Я на себе убедился, что он правильно отмечает такой сенстопатический симптом как диффузность… например, мне тоже очень трудно в настоящий момент определитсья с источником преследующего меня запаха… Это, пардон, амбре проявляется помимо воли и сознания.. Я еду в электричке, похожу к школе—ничего не пахнет, но как только я переступаю порог нашего советского среднего учебного заведения номер 7 — … — Федя сделал актёрскую паузу и продекламировал в растяжку: — Этот запах появляется! Я начинаю задыхаться… Я держусь на последнем издыхании… Он меня преследует! Москвичка посмотрела на него со странным смешанным чувством, по-видимому, начиная догадываться, что он тоже может «комать ломедию» или ломать комедию … в её глазах мелькнул огонёк скептического интереса. — Послушайте, — пробормотала она недоверчиво.— Что и сейчас?.. Тоже пахнет? — О да! К сожалению, да. Я перед выходом на работу вылил на себя целый пузырёк одеколона, чтобы перебить этот запах. И—ничего! — Федя несколько театрально развёл руками.— Как захожу в класс—фу-у! Хуже туалета! Но вы знаете—наводит на сомнение то, что у меня в настоящий момент нет характерной для данного когнитивного расстройства полисимптоматичности. А как известно известный французский академик большой и малой психиатрии … — Психиатрии! — поправила ударения кандидат биологических наук, но Остапа понесло: — …Поль Эгилитис в своей монографии «Нувель контрибюшн аля тюд де галлюциноз миракль» особенно подчёркивал, что для точного диагноза необходимо наличие астенического фона, а также слабость сосудисто-вегетативной реакции. Кроме того у меня не наблюдается полиморфность приступов. — Вы должны… Перебороть… Себя как-то… — как-то неуверенно пробормотала кандидат биологических наук. Она несколько растерялась. И уже не говорила о «любви детей». — Вы ведь должны понимать, что это.. Это внутри вас… — ну может и внутри, — Федя выразительно постучал указательным пальцем по своей шевелюре, — ну не знаю что делать… может к психиатру сходить… Родительница «умной девочки» не выдержала и пришла в замешательство. То чувство снисходительности, с которым она начала такой лестный для нашего героя разговор, — выражение снисходительности и превосходства сменилось у ней напряжённостью… А тож! Чай не дура?! Не совсем дура. «Так ты не только член, но ещё и сексотка!» — возвёл клевету провинциал на москвичку И тогда наш герой решил её добить всё-таки: — А у вас нет? — он наклонился к ней и заговорщицким шёпотом— знакомого московского психиатра… на примете… чтобы я мог проконсультироваться, не становясь на учёт в психушке… Вы же тоже, а?… Словесно-умственный удар достиг цели. Она молчала. Федя её вырубил. Но по обыкновению всех мужчин, которые все бараны, он тупо боднул ещё разок: — Вы же тоже, а? — агрессивно повторил наш герой, как бы боясь, что она не поняла намёка. — Нет! — взвилась она.— Я—не тоже! — Я рад за вас! — моментально отпарировал Федя.— Но мне кажется всегда на примете должен быть такой специалист… В нашей партийной жизни всякое случается… На всякий пожарный случай… Здесь наш герой сделал многозначительную актёрскую паузу. Забегая вперёд, я спешу заявить куда надо: в действительности наш герой не чувствовал никакого запаха. Но … Но не казните слишком строго: это ведь было так поэтично! И так романтично—чувствовать запах дерьма, тем более пересройка была в самом разгаре и переходила в пересрайку: ельцина шуранули в минстрой СССР, какой-то придурок с партбилетом не своим, а Голосом Америки завопил истину во всю ивановскую со страниц главной и славной спецпартгазеты «Правда» — Не поступлюсь прынцыпами! …Начитаная дам кивнула—слухом земля полнится. «А это тот самый учитель, которому детишки насрали на стол!» …Речь дебила: «Мы вам сделаем.. Сделаем тоже самое что и этому очкастому!» Фёдор Казимирович помимо воли потрогал дужку своих очков …Какой-нибудь родитель недовольный как его чадо воспитуют на общешкольном родительском собрании: …Вы что хотите, чтобы дети сделали — как этому вашему учителю? … Х* Х* Х*
Под впечатлением этого как думал наш герой блистательно проведённого разговора, едучи в электричке домой, перед ним мелькнула и другая возможность… Как Гамлет, Принц Датский, он ещё раз призадумался—не делает ли он ошибку, расставаясь—раз и навсегда с советской школой… Ведь есть и другой путь—написать заявление Заведующему Грязищенским гороно… Есть и третий путь—Поговорить грубо и требовательно с Царицей Туалета… В принципе советская система из советской школы создала жёсткую и эффективную советскую воспитательную шкалу. Была пионерская организация. Была комсомольская организация. Была, наконец, учительская партийная организация. Пойдём дальше: комиссия по делам несовершеннолетних. Жестоко, да? НО… То есть вступив на военную тропу, советский учитель был не так уж безоружен перед детьми, — детишками-шалунишками… Всё это Федя прошёл на своей шкуре в сельском профтехучилище… Когда приходилось строить так называемый «отсев» в две шеренги… И кое-кто из этого СПТУ даже проклял его… И он даже знает—кто именно… во всяком случае догадывается с большой долей вероятности… Кое-кому из этих учащихся он сломал судьбу… Но ещё и ещё раз примеряясь к сложившимся обстоятельствам: найти и наказать героя-подонка, совершившего омерзительный поступок в ящик учительского письменного стола, — это было нереально. И я думаю— даже для директриссы… Для того, чтобы выйти победителем многое в этой школе надо поменять Вход в школу был по советским временам — свободный. Не было элементарного контроля за посещением—не говоря уже о видеокамерах… Чу! Но вот и станция, ставшая с некоторых пор родной —пора выходить на перрон… Иначе электричка увезёт на Ярославский вокзал. Х* Х* Х*
О состоявшемся курьёзном разговоре с предродкома 7-го класса Федя не преминул рассказать Вере в надежде развеселить её. Но реакцию получил обратную. Молодая жена как-то насупилась и недовольно пробормотала: — Ты зря это всё сказал… В её глазах он прочёл даже большее осуждение, чем то, которое было в её словах — Нет, мне просто смешно всё это было… Да и вообще смеяться вовсе не грешно над тем, что кажется смешно… И кстати она первая начала это: дети полюбили вас, им нравятся ваши уроки… — слегка перекривил он предродкома. — Я не о том, — перебила его Вера, — я о том, ты зря всю эту психиатрию развёл… — Да уж само собой получилось, — пошёл на попятную Федя. — Это всё лишнее. Надо было просто сказать, что ты не хочешь работать учителем. И всё! Чего там ещё рассусоливать? — Нуда, — пробормотал наш герой: — Краткость—сестра таланта! А сам подумал, что если бы предродкома хотя бы извинилась от лица пусть не детишек, то хотя бы их родителей; если бы она сказала нечто подобное, типа, «мы обязательно найдём этого подонка!»… Тогда скорее всего Фёдор Казимирович не стал бы ёрничать насчёт галлюциноз миракль… нет, это совсем не те люди, которые берут на себя ответственность и вину… или хотя бы часть вины… И следующий раз, если случится нечто из ряда вон выходящее, обвинят именно его, Федю…
Х* Х* Х* «Мы не прожили и года вместе…» Он ещё ощущал себя совершенно чужим … Да и ко мне присматривались… А самое главное—ощущение, что всё это очень непрочно и в любой момент может ниточка оборваться, и он снова окажется в своей комнате, на своей постели, у того самого окна за столом… — .-.=.-. — — .-.=.-. — =.\/ — .-.=.-. — Он ушёл, поставив в очень тяжелое положение обе школы: седьмую и пятую; но внутренне он не то, чтобы радовался, но вздохнул с облегчением; со мной поступили по-скотски, воспользовавшись моим положением лимитчика, и он отплатил, как он считал, им той же самой монетой. — ребята! — мысленно обращался он к ним вы просто должны убедиться что чудес не бывает, и что даже лимитчики = а он ощущал себя именно таким лимитчиком— что даже лимитчики—не волшебники… Хотя он был учителем русского языка и литературы в третьем поколении и с младых ногтей вращался в школьной жизни, он как-то изначально понимал, что работа с людьми—это сугубо не моё… И что на самом деле моё—это работа со словами и только лишь со словами. Вместе с тем прошлогодний опыт общения с редакциями… И тут он принял неожиданное решение—откуда он узнал, что требуется резальщик… Он думаю, что на воротах типографии висело объявление, а он шёл мимо… Он зашёл совершенно спокойно зная, что меня на работу не возьмут. Но к тому времени у Феди возникла уже теория… Меня взяли. Взяли, потому что начальство сидело в полном тупике с этой резальной машиной… В понедельник Федя заехал в школу, где взял выписку из приказа, и после этого обменял этот листок в гороно на свою трудовую книжку. Во вторник утром он уже приступил к работе резальщиком… Попав на фабрику… Нет там было другое. Здесь память мне изменила. Он стал искать работу грузчика. А ему предложили — резальщика. Он согласился, потому что прописка у меня была временная на год. Почему меня— с высшим образованием! — приняли на должность рабочего, то есть нарушив негласный столичный «закон 101-го километра», что людей с высшим образованием из провинции в лимиту не пускать — не знаю. Но тем не менее резальная машина была такая, что работать на ней просто никто не мог… А план делать надо было… От плана зависела премия, в том числе и руководства. Однако к резальной машине, он испытывал отвращение… Она была старой, и достаточно часто резала косо и криво… Из-под неё выходило много брака. С моих 90 рублей не высчитывали за брак, списывали, ругались сквозь зубы, но очень быстро начали коситься, недовольство росло не по дням, а по часам… Считалось, что виновата не техника, а тот, кто за ней стоит… А тут вдруг освободилась должность грузчика. Он пошел к этой бабе—начальнику цеха. Но она вдруг сказала, что они нашли человека. Мне это очень не понравилось… Он понял, что на должности с хорошей зарплатой устраиваются по блату—это раз, во-вторых,..
Х* Х* Х* «Я проснулся утром, рядом Веры не оказалось… когда я встал на работу, то тёща на кухне сказала, что ночью вызывали скорую, которая увезла Веру в роддом. Рожать было ей рановато. И я подумал, что—её опять— «на сохранение». Как уже было в феврале, когда мне пришлось ездить её навещать куда-то очень далеко с двумя пересадками… Самое интересное, что я спал так крепко, что ничего не слышал… — А почему она меня не разбудила? — тебе ж—на работу, и она хотела, чтобы ты выспался… — удивилась тёща. Для неё, видимо, это было само собой разумеющимся. Мобильников тогда не было, и о том, что у меня родилась дочка, я узнал только вернувшись с работы: оказывается Веру положили в роддом, который был рядом с нами, тёща сходила туда утром, и ей сказали, что всё нормально—дочка родила досрочно. Тогда же вечером я позвонил домой и сообщил, что у них,.. у нас,.. у меня…— родилась внучка… Мои чувства по этому поводу не засвидетельствованы нигде… Ночь уже в качестве отца я опять проспал «богатырским» сном и утром пошёл к своей резальной машине как никогда спокойно. По дороге на фабрику я не то, что думал, я ощущал всеми фибрами и тела и души, что моя жизнь складывалась так, как она должна была складываться у всех нормальных людей…» Х* Х* Х* Через неделю работы резальщиком на фабрике детской книги, когда события школьной гавно-истории уже как бы начали кануть в Лету и тускнеть на лету быстротекущих дней, Фёдору Казимировичу вспомнилась Зинаида Ильинична Татарникова, которую детишки окрестили «татаркой «. Этот случай произошёл у него на глазах… Я как автор смертоносно предупреждаю своих читателей: абсолютно всё здесь выдумано мною и является чистокровной ложью, никаких соответствий не искать среди реально живших и живущих людей тем паче… Была переменка, в углу стояли ребятишки, и один среди них шкет, чернявый, с царапинами на левой щеке… Федя, в ту пору лаборант, шел в учительскую, а Зинаида Ильинична вышла из учительской и шла ему навстречу… Ну и этот шкет громогласно провозгласил: — Пизда в обмотках! — на какую-то одноклассницу. Наверное Это было так неожиданно, что даже Федя вздрогнул и остановился. Но то, что было для него неожиданностью в советской школе (1980-ый год), не стало неожиданностью для дамы пенсионного возраста. Наш герой даже не заметил как Зинаида Ильинична подлетела к малолетнему хулигану-матерщиннику и впилась пальцами в мочку его уха… — А-а-ай! — завопил шкет.— Больно-о-о!.. Но весовые категории были разные… — Это твоя мать так научила тебя говорить?! — крикнула на весь притихший школьный коридор Зинаида Ильинична не выпуская ухо шкодника.. — Это не я! Зинаида Ильинична! — завопил шкет.— Отпустите… Это не я… Она отшвырнула его от себя. — Кацман, когда твоя мать придёт ко мне? — Не знаю.. — Тогда я к ней приду на работу! Слышишь? Будет хуже!… — Она не работает! — А на что она тогда живёт?.. Молчание. — Завтра я жду её у себя в кабинете! Понял?! «Татарка » повернулась спиной к негоднику и пошла дальше. — Здравствуйте, Зинаида Ильнична! — с полупоклоном приветствовал наш герой победительницу… — Здравствуй, Федя. Как дела? — Как сажа бела… — Что? Так плохо… — Да это шутка такая, Зинаида Ильинична, присказка.. А на самом деле—ничего, нормально, жить можно… В своём допотопном вузе имени одного из героев гражданской войны он учил советскую педагогику, вобравшую в себя всё ценное и драгоценное из сокровищницы мировой педагогической мысли… Нуда, большевики врать умели! В этом им не откажешь. Как-то «Татарка» открыла юноше глаза на антисоветскую педагогику. Закурив сигарету и положив ногу на ногу, «Татарка» делилась горьким опытом: — Вы будете Учителем, Федя… Но прежде, конечно, наломаете дров… Ну и я так, чтобы меньше… Кое-что расскажу вам. Можно? 1, во-первых, — уже на второй урок вы должны знать всех учеников класса в лицо и пофамильно. Как вы это сделаете? Ночь не будете спать или выпросите у классной dagecrye. Фотографию—это ваши трудности… Но если вы и через месяц будет смотреть на одного, а называть фамилию другую… Сами понимаете. , во-вторых, делайте замечания. С первого шага делайте детям замечания везде. Не проходите мимо! Где бы вы ни были—в коридоре, школьном дворе, на уроке… Не стесняйтесь повысить голос! Привыкайте ставить твёрдые требования к учащимся и добиваться от них их выполнения. Но если… Не закончив, Зинаида Ильинична усмехнулась невесёлой улыбкой… — Это залог успеха. Вы должны быть Учителем, а не облаком в штанах. А то последнее время приходят молодые—и так: по-над стеночкой, тишком да молчком, я тебя не вижу, я тебя не слышу… приходят… Как приходят, так и уходят… Недавно одна такая пошла работать поварихой. — Зинаида Ильинична, извините а вот тогда—мать Кацмана приходила к вам? — Нет, конечно… С чего вы взяли? Пришёл он сам, извинился, попросил прощения, сказал, что больше не будет.. — И вы ему поверили? — Нет, конечно… Точнее сделала вид, что поверила. А зачем мне мать? Это патентованная алкоголичка, на ней дьяволу уже клеймо некуда ставить—вся проштемпелёванная… Материться мы его не отучим, он матерщину всосал в себя вместе с материнским молоком… Но! Он должен знать, где материться можно, а где—нельзя! — Но ведь они могли на вас накатать жалобу! — Вот этого, ты должен бояться меньше всего, Федя! Запомни— если ученик виноват сам, он никогда не подпишет жалобу… Я тебе хочу сказать: любой преступник внутренне хочет, чтобы его наказали… И горе той стране, где преступники остаются безнаказанными, особенно если они у власти… Х* Х* Х*
Вера восприняла это неожиданное первое горе очень мужественно. И если глядеть со стороны—то даже как-то равнодушно: не было не только даже обильных слёз, но и типичной в таких случаях злости. Хотя кто знает, что у неё творилось в душе… но внаружу она этого не выпускала… Администрация роддома заняла круговую оборону—всё было сделано абсолютно правильно: ребёнок был сам виноват, что умер… Федя стал писать жалобу: Убедительно прошу вас разобраться, что произошло с моим ребёнком в роддоме №… г. Москвы и ответить мне по существу. Хотя мне очень тяжело и больно вспоминать об этом но всё же я вынуждена обратиться к Вам, потому что до сих пор ни у одного сотрудника вышеназванного учреждения я не смогла получить исчерпывающие ответы на свои вопросы. Я имею право узнать правду, — но узнаю я её или нет? Итак, что же случилось? 20 июня текущего года в 12 часов 35 минут в роддоме №.. я родила девочку весом 2 килограмма 850 грамм и ростом 31 сантиметр. Срок беременности насчитывал к этому дня 36 недель. Как сейчас помню, ребёнок закричал сразу. Асфиксии не было. Состояние по шкале Ангара — 7 баллов Я была, конечно, очень рада. Но это чувство было недолгим. Сразу начались неприятности… (Читать далее — Девятая глава. Часть первая. Понять. Простить. Обнять) |