|
Вернуться к ШЕСТОЙ главе Повести-2
Повесть о счастье, Вере и последней надежде.(НЕОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ВАРИАНТ)
Часть Вторая. …иногда так хочется, чтобы они были
Глава Седьмая.Москва, вот ты какая! Началась Федина жизнь в чужой семье, из которой только немножко знаком и чуть-чуть понятен был один человек—его жена Вера, но и с ней он был знаком весьма поверхностно три месяца. Началось то, что он не предполагал и в эти первые дни он несколько раз вспоминал разговор состоявшийся дома в Д* сразу же после того, как он вернулся с твёрдой уверенностью, что свадьба состоится… , конечно, Федя осознавал, что всё получалось так, как не у людей, а как-то шиворот-навыворот. По идее именно в ЗАГСе должны были присутствовать и её родители, и — его… Ничто не мешало такому раскладу событий…Говоря сегодняшним языком, формат свадьбы как торжественного мероприятия был непонятен, но Федю такие «мелочи» не волновали… С деньгами было негусто, и особой охоты поить и кормить большое количество родственников и знакомых, не было. Он понимал, что родители, особенно батя—обидятся, они хотели бы, чтобы всё было как у людей… Х* Х* Х* ИЗ ПИСЕМ, отправленных Провинциалом из Столицы на малую Родину «Здравствуйте, дорогие папа и мама! 29.10.1987 Доехал я нормально. На вокзале меня встречал её папа. Пользуясь удостоверением участника ВОВ, мы погрузились в такси без всякой очереди и, несмотря на сильнейший туман, доехали быстро, а там лифт — предмет нешуточной гордости, и вот мы уже дома. Сейчас уже три арбуза съели, остальные три ждут своей очереди на застекленном балконе /лоджии/ . Здесь все утепляют лоджии, потому что зимы не то что у нас — суровые. Погода уже стоит холодная, пасмурная, но без дождей. По ночам лёгкие морозцы. Судя по всему дождя уже не будет. Если и будут осадки, то уже только будет снег, я выздоровел, уже ни кашляю, и, кажется, в известной мере уже адаптировался хотя бы поверхностно к здешним климатическим условиям, хотя, конечно, основное испытание впереди, и воздух здесь по сравнении с нашим — колючий. Но так как я, в основном, ceйчас сижу дома, то погода для меня без разницы. Более серьезно познакомлюсь с погодой, когда начну работать. У моей работа такая, что все в пансионате завидуют. Заглянет кто-нибудь в график дежурств и сразу же восклицает: «Ох, как много у вас выходных!» Вот все эти выходные мы и проводим вместе, я потихоньку вхожу в семейный ритм. В какой-то степени это очень трудно. После тридцати лет холостой жизни, как говорится, в свое удовольствие, многое дается нелегко, по пока не было ни одной ссоры, и есть основательная надежда, что их не будет вообще. Так получилось, что у нас с ней было мало времени, чтобы узнать друг друга, и вот сейчас в известной степени мы наверстываем упущенное. Ещё одна попытка найти и хоть позднее, но все-таки счастье, почти всё время занято этим. Иногда предпринимаем дальние походы по магазинам, по чаще всего безрезультатно, то есть без покупок. Сейчас вся дефицитная продукция, в подавляющем большинстве своем импортная распространяется по предприятиям, и уже остатки сбрасываются в магазины. В какой-то мере — это стихийная форма обороны восьми миллионов москвичек против четырех миллионов ежедневных приезжих, за которыми стоит голодная, разутая, голая страна. В очередях все вспоминают старые времена, когда было сравнительное изобилие импортной продукции и особенно тепло говорят об олимпиаде. Нет ничего милее сердцу москвича, как лозунг: «Даёшь новую олимпиаду!» Так что насчет тряпок положение аховое, одна подруга просила жену достать что-нибудь модненькое даже с переплатой, но ведь это просто невозможно — достать что-нибудь модненькое. Тут самим не хватает. «Но ведь у вас там всё есть!»- получила она в ответ. Только непосредственное участие в многолюдных очередях способно избавить от впечатления, что у Москве усё есть, ну, в общем, приедешь, сама увидишь. С пропиской, а вместе с ней и с работой получилась неожиданная задержка. Её сестра сейчас в ГДР вместе с мужем, а прописана на их квартире. И так как для прописки нужно согласие всех совершеннолетних, прописанных нa данной жилплощади, то мы послали телеграмму с просьбой об её согласии, и вот сейчас сидим ждем ответа. Так что с выпиской я, конечно, поспешил, но ничего: знал бы где упал, соломки постелил. Просто это в известной степени щекотливый вопрос для обеих сторон, поэтому он никогда не выдвигался на первый план. Вот из-за это щепетильности сейчас приходится ждать. Я правда, пытаюсь использовать затишье в целях ознакомления — в минувший понедельник ходил в «Московский комсомолец» осведомлялся насчет внешатничества, но тут эти дела по всей видимости делаются неспешно, и результата надо ждать, хотя у них там — в «комсомольце» вакансий много, где-то треть штата. Это меня здорово удивило и даже навело на кое-какие размышления. либо они перешли на хозрасчет и сократили «лишних», либо тут какие-то другие причины… Недавно был у Старшего Брата, они получили твое письмо. Паша болел ОРЗ. Говорит, что квартиру получит через восемь месяцев, а заграницу собрались через год. Кроме того, Фотинья говорит, что ты в минувший приезд зимой подарила им четыреста рублей. я лично очень удивился этому. Конечно, тебе вольно разыгрывать миллионершу, но я то ведь знаю, что дело обстоит не так. Возможно, что Фотинья но своему обыкновению трепанула, просто непонятно, и, прежде всего источник слухов Тем более, между нами девочками говоря, ты знаешь, что сказала теща Барабанщика? Она сказала: «Деньги вы тратить не умеете, поэтому я вам давать их не буду. Я буду помогать вам вещами и продуктами!» -«И с чего ж она решила начать свою помощь? «-поинтересовался я. «С люстры!» — был ответ. Разговаривал по телефону с т.Тамарой./6 мин/, здесь это делается очень просто. Телефон оказался правильным. Она очень рада, что я — цитирую -«нашел, наконец, человека, который тебе понравился», она уже получила твое письмо, в которых ты в основных чертах написала о моей женитьбе. Я спросил: позволит ли им здоровье приехать к нам в Москву. Она ответила: «То есть! Есть здоровье, пока есть здоровье будем ездить!» Так что вероятнее всею на этот раз т.Тамара приедет к нам в Москву посмотреть, как живут её племяшки. Также она спрашивала о фотографиях. Я сказал, что фотографии получились — что ты собралась их выслать. Для этой цели посылаю тебе большие конверты, посмотри, не будут ли они чересчур большими. Насчет вашего приезда я буду звонить, поэтому писать не буду, чтобы не дублировать. В общем всё идет пока нормально. Целую Вас Ваш Федя.» Комментарий к письму. Конец 1987 года был для Феди вершиной его жизни. Никогда он не стоял так высоко в своей удаче—ни до этого, ни после этого… Это был пик. Казалось, он покорил самую большую вершину в СССР—сама Москва расстилалась у его ног… Х* Х* Х* Через несколько дней после окончания всех свадебных церемоний Федя поехал обратно с тем, чтобы окончательно собрать свои вещички и переехать на новое местожительство — в Москву. Приехав домой, он обнаружил, что дома и стены помогают—здоровье пошло на поправку. Насморк прошёл, и кашель пропал. Мать была дома. Она не ожидала его приезда и очень обрадовалась. Первым делом наш герой показал в своём паспорте —свеженький штамп ЗАГСа, на который мать даже не посмотрела. С гордостью Федя сообщил, что жена приняла его фамилию. «Это её решение!», хотя он сам считал, что лучше сохраниться на разных фамилиях… И опять—никакой реакции от матери. Сын не то чтобы обиделся (разве можно обижаться на тех, кто тебя любит?), но потускнел настроением. Женитьбу в Москве он расценивал как свою победу; судя по всему для матери это было не совсем так. и переключиться на то, что он возвращается возмужавшим, изменившимся и эти изменения (слезы матери) в облике сына, который как-то странно поглядел на нее, потом сел и обнял, и стал с ней разговаривать как-то не по-детски резко и грубовато. Федя никогда не обнимал свою матушку, тем более не клал ей свою правую руку на её мясистые плечи… И когда он первый раз приобнял матушку, она как-то под этой совсем не тяжёлой рукой, очень резко согнулась… — Мама, я женюсь, — сказал он стоявшему перед ним мебельному гарнитуру. Матушка как-то резко сгорбилась, она поникла под его повзрослевшей и для неё внезапно… Наверное, произошло нечто парадоксальное: она последние годы так страстно мечтала, чтобы сын, наконец, женился, но сейчас когда она поняла, что это случилось в действительности, ей стало вдруг обидно и горько… Это были эмоции, и они отразились на её лице… Она поняла, что в сыне произошел какой-то глубокий психологический перелом. Он—возмужал и потерял одновременно что-то нежное и мальчишеское. Время неумолимо; оно летит как ракета… Внутри её сына появилось нечто такое, чего раньше не было. Когда Батя вернулся с работы, Федя внезапно для себя обнаружил, что по внешнему виду его родители резко и неожиданно постарели, как будто он не видел их лет пять или даже десять. Батя стал расспрашивать, кто её родители, и выяснилось, что Федя ничего не знал о них… — Но я же буду жить с ней, с Верой… Зачем мне они, её родители? — сделал он неуклюжую попытку вывернуться от справедливого и в общем-то житейски супер-пупер-важного вопроса Батя только по свое6му обыкновению хмыкнул: — А где вы жить будете? К своему стыду, Федя понял, что об этом вопросе он не только не говорил ни с невестой, ни с теперь уже женой, но и сам даже не подумал, не задумывался об этом… Этакая странная легкомысленность, которая не была свойственна нашему герою ни в коей мере. После тупого минутного молчания, он ответил нерешительно: — Ну в начале , наверное, у неё… — Что значит—у неё? Вместе с её родителями? — добил батя, и его неторопливый взгляд стал ещё более ироническим… — Ну да. Там три комнаты. Хотя по тупому виду Феди было ясно, что батя не только спустил его с небес на землю, но и серьёзно озадачил на будущее… — Может, вам лучше было бы снять квартиру? Поживёте друг с другом … Без лишних глаз…Деньги дадим… Федя пораскинул мозгами и почувствовал, как это Всё было настолько тонким, каким-то паутинным, что в любой момент могло оборваться только так… И выбрасывать деньги только лишь для того, чтобы поэкспериментировать, — в отличие от бати, — он был явно не готов Но вместе с тем в душе у Феди была какая-то уверенность. Самое интересное, что его родители тоже как бы и не печалились особенно, но вместе с тем—воспринимали это пасмурно и настороженно… ни батя, ни мать были отнюдь не в восторге, — Ладно, — батя чиркнул спичкой и прикурил свою очередную сигарету. По комнате пошёл острый дымок.—Чего гадать? Посмотрим… — вздохнул: — скажи своей жене, что вы всегда можете приехать сюда и жить у нас… — Конечно, посмотрим! — ухватился Федя за это спасительное слово… — Давай посмотрим! … Я окинул взглядом книжные шкафы, полки, прогнувшиеся под тяжестью фолиантов в моей комнате, в большой комнате —на какое– то время (какое?) я буду полностью отрезан от своих рукописей, от этих своих книг и т.п. Получается, что я не смогу ничего продолжить, а если смогу—то только по памяти… Перевезти всё это в Москву было нереально, кроме того, учитывая, что неясно и как дела будут развиваться дальше, и—опасно … «А ты как думал? — приподнялся в душе хрипатый, — за всё надо платить! И за столицу тоже тебе придётся заплатить…» Как раз в то баснословное время роль денег вместо того, чтобы отмирать, как ей положено в обществе социалистического образа жизни, всё время повышалась и повышалась… Над перестройкой, ускорением и гласностью висел туманом и дурманом один-единственный лозунг: БЕСПЛАТНЫЙ СЫР БЫВАЕТ ТОЛЬКО В КРАСНО-КОРИЧНЕВОЙ МЫШЕЛОВКЕ! Но для нашего героя овчинка стоит выделки: одно дело—смотреть на первопрестольную наездами и снаружи, и совсем другое — жить в ней, дышать её загазованным донельзя воздухом изнутри… кроме того, было ощущение, что Д* исчерпана полностью, и если бы Федя продолжал существовать в ней, то он пошёл бы по второму кругу, а это было чертовски нежелательно. Х* Х* Х* В Фединой жизни произошёл не столько поворот, сколько нырок с задержкой дыхания. Произошла полная смена обстановки. Вокруг меня — чужие люди. В мою жизнь вошла и стала неотъемлемым элементом – напряженность. Я никогда не думал, что выдержу столь длительное время под водой. Но время показало – выдержал. Свинцовые инстинкты заложены в человеке наличием смерти. «Насколько долго я буду отрезан от книг? От чтения?» — спросил самого себя Федя и не ответил. — Навсегда, — ответил ему его хрипатый изнутри и раскатисто расхохотался… «Ну и ладно, — тихо согласился Федя.—Навсегда так навсегда». Неужели из-за книг отказываться от такого подарка судьбы как семья? Ради чего? Ради книг? Книги, они не пропадут, а такого второго шанса как семья может и не быть… Понятно, что он—точнее он и его мать собирали эти книги всю свою жизнь, — но … Впрочем, когда работал уже в Медкаталоге, Гена как-то посмотрел на меня и брезгливо восхитился: «Как вы адаптируетесь легко, Фёдор Казимирович!» нет, не адаптируетесь, сказал Гена он сказал там другое слово – типа похвалил лабильность моих нервных процессов… Он ведь первоначально был военный врач… — Удивительная лабильность!… …Я был прежде всего лишён книг — .-.=.-.— Что именно давало ему эту уверенность, он не понимал… Х* Х* Х* — В общем, так, — откашлялся Федя, переходя, как ему казалось—к делу: — Мы с Верой посоветовались и решили, что вы подъедете к нам на 7 ноября? там как раз будет 4 дня, и отпразднуем, не столько отпразднуем, сколько отметим свадьбу уже в кругу своём… — А это нужно? — как всегда скептически осведомился батя.—Вы ж уже там сами, без нас, всё сделали! Мы тут причём?! Федина душа ушла в пятки. Мысли заметались. Если его родители откажутся ехать, это будет… это будет катастрофа… это будет хуже чем катастрофа… — Па-а-ап, ну ты же сам… ты же сам хотел узнать про неё, про её родителей побольше хотел узнать… — Федя хватался за первые батины вопросы, как утопающий за соломинку, — вот тебе прекрасная возможность: всё-всё увидишь своими глазами, поговоришь с ними, с родителями, с Верой… Спросишь, всё что тебе нужно… почему ты отказываешься ехать?… Ты же увидишь квартиру, наконец! , конечно, Федя осознавал, что всё получалось так, как не у людей, а как-то шиворот-навыворот. По идее именно в ЗАГСе должны были присутствовать и её родители, и—его… Ничто не мешало такому раскладу событий… Он понимал, что родители, особенно батя—обидятся, они хотели бы, чтобы всё было как у людей… Х* Х* Х* “Неотправленные Письма. Копия: Старшему Брату: 07 ноября 1987. «Великой Октябрьской социалистической революции ровно 70 ЛЕТ». «Будет людям счастье, счастье – на века… Кажется, Ленин гордился тем, что стал свидетелем революции 1917 года, гражданской войны, этих великих потрясений и т.п. — в общем, Русской Смуты. Я думаю, что и мы с вами можем гордиться тем же самым. Будучи слишком близко лицом поставлены Госпожой Историей к Перестройке, мы не замечаем величия происходящих с нами перемен, не осознаём, какие грандиозные события творятся у нас прямо перед носом. Более того, мы воспринимаем все эти перемены как должное, хотя многие из нас буквально 10 лет назад не смели и мечтать о том, чтобы без оглядки сказать во всеуслышание то, что говорилось лишь шёпотом под двумя ватными одеялами и подушкой вместо головного убора, потому что и у стен были уши. Сейчас вдруг как по мановению волшебной палочки эти всеслышащие уши отсохли и недрёманные глаза ослепли, некие правоохранительные органы потеряли не только слух и зрение, но и самое главное — нюх! И сейчас мы можем написать то, о чем 10 лет назад боялись и подумать С каким энтузиазмом мы защищали Советскую власть и большевиков тогда, точно с таким же (если не большим!) рвением мы топчем Горбачёва и партократов. Мы клялись в любви до гробовой доски и целовали Сталина в зад, были весьма довольными, спесивыми и надутыми при Брежневе, а теперь обвиняем во всём это Горбачёва. Вот уж действительно! — подлость не терпит свидетелей. Я — не защитник Горбачёва, но не пора ли нам перестать кидаться в крайности?!» Х* Х* Х* Из Фединой записной красной книжки в клеточку: … тесть ушел давно утром на работу, щёлкнув дверным замком за собой, в сонной тишине, Вера — на дежурстве, тёща — то ли спит, то ли — кухарничает на кухне, где вполголоса надрывается городское московское радио, а я сижу примостившись на краешке кресла и делаю записи сумбура вместо музыки на тёмно-коричневом полированном журнальном столике… Неудобно. В паспорте у меня нет штампа о прописке, и — на работу меня нигде не возьмут, я сижу дома — единственная прелесть — можно (и наверное нужно!) выспаться и в окно мне видна чудесная природа земной зимней погоды: сверху сыпятся планирующие нехотя крупные снежинки. За ночь все ветки деревьев накрылись (наделись?) белоснежными шапочками и даже целыми шапками… Их хаотическое переплетение завораживает глаз… Хочется смотреть и смотреть — утро планирующих, медленно проплывающих сверху вниз снежинок … Полный штиль в природе, полная остановка в моей жизни. Жив ещё батя и матушка, но они далеко — рядом никого, на на душе такая неторопливая сонливость. Всего лишь минус пять, топят хорошо … Восход сегодня был бледно-жёлтый и небо под стать ему затянуто выцветшими белесыми тучами. Через пять дней—самый короткий день в году … Пока я это неторопливо корябал на бумаге, появились крайние лучи поднимающегося солнца и на шахматный ствол берёзы лёг светлый блик, и на а черные стволы других деревьев, но они так и остались чёрными… Если взять вот так непредвзято — у него в жизни было очень много периодов относительного безделья, тишины, покоя, — в этом смысле сейчас жизнь была благосклонна к нему; но ведь тогда — и всегда! — хотелось большего: чтобы был письменный стол как дома, чтобы была большая библиотека под рукой и т.п. а так что- писать на обрывках бумаги, сидя на корточках и умственно ползая на карачках? Разве это жизнь? И само собой вспоминалось: the life is toooo brutal for me… В конце концов, он (или я?) запутался — и не могу чётко и однозначно: счастливая это была жизнь или несчастная? Ведёт ли по жизни человека некое Божественное провидение или всё есть лишь игра света и тени на изменчивой водной поверхности? И всё это ему только снится? Но ведь та же игра света и тени происходит не случайным образом, а вполне подчиняется вполне определённым законам физики в разделе оптика, молекулярной химии и … Так , наверное, и человеческая жизнь и судьба тоже подчиняется каким-то неведомым законам, происходит по непонятным нам закономерностям… Х* Х* Х* — мне это неудобно, — закапризничал Федя, — поскольку прописываешь меня ты, то тебе надо заниматься всеми этими делами.. Вера безропотно и энергично взялась за дело. Сходила в жэк, переговорила с каким-то начальником, выяснила что надо и как сделать. По законам того советского времени для того, чтобы прописать его в московской квартире, где жила Вера—называлось это прописка на жилплощадь жены, должно быть согласие всех, кто был прописан. Но так получилось, что один человек , который был прописан находился за границей, а именно в советской группе войск в Германии. Поэтому она написала туда, созвонилась… А время шло. Х* Х* Х* — Пользуясь случаем, — сказал он Вере, — я хочу попробовать—может удастся устроиться куда-нибудь—внештатным корреспондентом… Выяснилась одна простая вещь, о которой он не подозревал, глядя на Москву из своего южно-степного далека. Расстояния. Его тесть работал на станколите стропальщиком и вставал в пять утра, завтракал и пешком шёл до ближайшей станции метро, потому что автобусы не ходили. Приходил примерно к открытию. Ехал до Рижской, там пересаживался на автобус или троллейбус и там еще—пешком… Обратный путь домой был не короче… И в общей сложности дорога на работу занимала 2 часа туда, 2 часа обратно… плюс восемь часов на работе. Итого: 12-часовый рабочий день… Ну вот и всё. На этом можно было бы ставить точку Собственно говоря было три газеты: «Московский комсомолец», «Московская правда» и «Вечерняя Москва», куда можно было устроиться, естественно не в штат (ооб этом Федя и не мечтал!), а так—одну две заметки в месяц … Большой удачей оказалось то, что в квартире окзалась толстая тёмно-коричневая книга—телефонный справочник МГТС. Открыв раздел библиотеки он нашёл адрес близлежащей районной библиотеки … В её читальном зале Федя внимательно за несколько часов пролистал все три толстые подшивки. По содержанию они ничем не отличались от той районки, в которой он проходил— Курс Молодого Бойца Агитпропа. Это обрадовало. Но к самому концу просмотра настроение его померкло. Он не увидел самого себя в этих газетах. Он не обнаружил в них самого себя. Федя почувствовал — с проталкиванием своих материалов на полосу у него будут большие проблемы. Чувство страха и неуверенности поселилось в его душе. Но что делать? Надо пробовать… Опять придётся писать чужим языком, чужим стилем… Писать подражая «Социалистической индустрии» — была такая газета… И наше герой поехал… Когда он вышел из метро на улицу и оглянулся окрест в поисках … то почувствовал усталость: автобус, метро, пересадка в метро… даже чисто физически это показалось ему тяжёлым… — .-.=.-.— …Федя уехал домой несолоно хлебавши в парадном костюме, который совершенно не пригодился и он мог его и не одевать, а его голова тем временем постоянно возвращалась к одной и той же мысли: — Даже если я устроюсь здесь, как я буду ездить на работу? Для провинциала, который пешком—именно пешком! — одолевал свой Райцентр от одного конца до другого за полчаса, эти громадные расстояния были уму непостижимыми, и даже тело сопротивлялось… Федя весь съёживался и буквально холодел при одной мысли, что ему вот так тоже придётся … Каждый день! Семь остановок на автобусе до метро, две пересадки на кольцевой линии… Хорошо только, что на от конечного метро не надо было ехать на транспорте, а прямо пешеходный переход через улицу под светофорами А стоит ли так мучиться? Ради чего? Ну будет труп Федин зарыт не в Д*, а на Новодевичьем кладбище, а над ним лопух цвести!? Нет, всё-таки Федя был гурман… или говоря словами его суженой, молодожёнистой Веры—»порядочный лодырь и лентяй»… Так наш герой впервые почувствовал Москву, её необъятную ширину и простор. До этого у него были несколько иные представления. Какие? Когда он приезжал к Старшему Брату — Москва ему казалась гораздо меньше и компактнее…Тем более что рассекал столицу южную он большей части на такси или попутке. А вот этого—после женитьбы– он себе уже позволить не мог. Федя понял, что люди здесь особые… Стоя на проходной и смотря на поток людей: туда и оттуда—он также понял, что здесь он—никто. Он понял, что его обманули первый раз, он понял также, что для обмана здесь созданы специальные и вполне благоприятные условия. Таких как он— в столицу приезжает если не сотни, десятки тысяч—очень похожих друг на друга— фанатиков или гениев, претендуя на те места, которые уже давным-давно заняты. Поэтому отгородившись охранниками и кодовыми замками, москвичи почувствовали, что могут избежать ответственности хотя бы за свои слова… Хотя Федя, он ведь ни на что не претендовал: Ну не нужны внештатники, то и ради Бога.. В какой-то мере Федя был и доволен, что у него ничего не складывается с Домом печати. , во-первых, он понимал, что его уровень—уровень провинциального журналиста был гораздо ниже того, что требовалось столице, во-вторых, он не освоился в столице совершенно, в-третьих, если ездить туда на работу постоянно, то это может сильно вымотать его и подорвать душевные силы… Но в первые месяцы жизни не было ещё чувства, что столица—это не его… Он ещё только присматривался, прислушивался, причитывался… Приходилось обильно делиться временем с женой… Для того, чтобы быть столичным журналистом, надо было хорошо знать столичную жизнь, а во-вторых, понимать её… теперь сколько времени уйдёт на то, чтобы узнать эту жизнь, и затем получив хотя бы минимальное знание, — сколько времени, чтобы понять… , конечно, можно было пойти на компромисс… Но за свои 30 с гаком лет жизни он уже знал, сколько градусов в угле падения—один компромисс, второй, третий… А становиться падшим Федя не хотел, и даже «падшим ангелом » — ни в коем разе… дело в том, что скатываясь по наклонной плоскости незаметна вот эта граница: где, ты компромиссничаешь, но ещё не пропал, а где—ты уже законченный отморозок… Поэтому Федя зарубил себе на носу: чем меньше компромиссов—тем лучше… Х* Х* Х* Федя взял чистый лист бумаги и стал по своему обыкновению чертить таблицу Во главе горизонтальных линеек он вписал три своих профессии:
И ещё какую-то третью… Я уже подзабыл какая у него была третья специальность… Разумеется, не грузчик… Грузчика он оставил напоследок. Начинать с грузчика тогда как везде его представляли как пусть не интеллектуала, но—интеллигента с высшим образованием… Тем более советская система—социалистический образ жизни препятствовал этому; Фёдор был абсолютно уверен, что заявись в отдел кадров, где увидев запись в трудовой книжке—учитель русского языка и литературы—даже при острейшей потребности в кадрах, ему укажут на дверь. С этим листком он подошёл к Вере… она абсолютно равнодушно посмотрела на листок… Даже не стала читать его. Она просто спросила: — А сам-то ты чего хочешь?.. — Не знаю, — пожал он плечами… Ну да, человек перебрался в столицу для ради осуществления своей мечты… — Тут от меня мало что зависит. Где возьмут? — Ну тут я тебе не советчик…- -сказала она Вера так и сказала—в мужском роде… Х* Х* Х* Федю потихоньку одевали. Тесть безропотно отдал ему свой демисезонный плащ со стоячим воротником. Отдал под аккомпанемент: «Папа, мы тебе купим что-нибудь поприличнее взамен»… По-моему, ничего дедушке взамен так и не купили… Николаевна дала зятю теплые шерстяные носки. Тётка Веры—чёрную меховую шапку, по блату достатую из-под прилавка… Потом произошёл международный звонок из Германии, в котором передали номера поезда и вагона, а также фамилию человека, который должен был передать нотариально заверенное согласие сестры Веры на его прописку. Он поехал на Белорусский вокзал и встретил человека, получил от него конверт. Затем в один из вечеров он, Вера, её родители дружно пошли в паспортный стол. Перед этим он заполнил заявление. И тут тёща сказала: — Живёт дочка вроде нормально, но мы человека совсем не знаем, поэтому мы хотим, чтобы прописать только на год, если такое возможно. Начальник паспортного стола, пожилой, грузный мужчина, посмотрел на Федю как на «врага народа» и спросил: — А вы, молодой человек, согласны на это? «Вот это удар! — всохитился хрипатый и зашёлся смехом внутри нашего героя. -Получил? Так тебе и надо!» Федя почувствовал себя не очень уютно под пристальным взглядом своих новых родственников и хотя изменился в лице, поскольку такой оборот событий не обсуждался ни с Верой, ни тем более с тёщей Он понял это так, что при всей своей доброте и порядочности эти люди в решающий момент совершенно спокойно нанесут ему удар в спину, но мужественно ответил: — Вся нормально! Я не возражаю… Тёща ласково улыбнулась ему… В принципе он где-то понимал их: все москвичи были напуганы случаями , когда активные и наглые провинциалы, особенно спустившиеся с гор, разыгрывали трагикомедию любви, бракосочетались (О чём кстати говорила и строгая тётя из ЗАГСа), а потом разводились, одновременно настаивая на разделе жилплощади и сохранении прописки, оставляя москвичей с носом… потом, работая журналистом, Федя сам имел перед глазами несколько таких случаев, несколько таких примеров… …Была как раз предновогодняя оттепель, и весь ранее выпавший снег стаял. Но выйдя из паспортного стола и шествуя важно под руку с Верой, в сумеречной темноте, аккуратно обходя лужи, он подумал, что уже много раз замечал за самим собой свойство ошибаться в людях. Если бы этот вариант «на год» был предварительно обсуждён, то он бы и не обратил на него внимания, но получилось так неожиданно, как нож в спину. Из-за угла. Он вспомнил, как говорили о его бабке Поликарпихи : «Она как пчёлка: и укусит, и мёду даст…» Федя и помыслить не мог, что у его тёщи окажется точно такой же характер, как у его покойной бабушки… Впрочем, тёща, видимо, тоже не сильна была в понимании людей. Иначе она бы уразумела одну простую истину, которую, наверняка, чувствовала Вера. Ту истину, что Феде не нужна была московская прописка и если бы совместная жизнь не сложилась, он бы совершенно спокойно уехал в свою Д*, ничуть не жалея, что не зацепился в столице… Всюду—жизнь!.. Это не его. Это картина Ярошенко. Именно она почему-то всплыла в голове у Феди в этот момент. Жизнь продолжилась бы и в Дрисне (Д* — МЛТ) , и—смелее, П.К.! — и в тюрьме… Ощущение Чужого Города в Чужой Стране. «А что Д* была таким тёплым и пушистым? — вмешался по своему обыкновению хрипатый—Что тебя в Д* так сильно любили и уважали? Что в Д* ты был кому-то сильно нужен?» Итак, в следующем году они снова пойдут перепрописываться… А может и не пойдут… Он подумал, что тёща не поднимала раньше этого вопроса, потому что боялась истерики с его стороны—это был такой чисто женский хитрый манёвр в надежде, что при посторонних людях , тем более начальнике жэка зять побоится поднимать кипиш… Х* Х* Х* ИЗ ПИСЕМ, отправленных Провинциалом из Столицы на малую Родину 30.12.1987 Здравствуйте, дорогие папа и мама! Несколько подзадержался я с очередным письмом, но это было связано с тем, что декабрь был весьма насыщенный действиями и событиями. Я перестал почти безвылазно сидеть в квартире и, как говорится, вышел на оперативный простор. Говоря проще, устроился на работу. Произошла своеобразная личная перестройка. Нынче — это весьма затасканное слово, но — что поделаешь? — оно как нельзя лучше подходит к обозначением перемен. Устроился в пригороде, называется город Грязищи. Но назвать его городом в собственном смысле слова нельзя, впрочем и москвичи зовут его просто-напросто деревней. Скорее всего это совокупность и того и другого по бокам железнодорожной ветки, и она тянется на протяжении трех железнодорожных остановок: Пер-кая, С-ская, Грязищи. 11 часов дали на Перд*ке, и 5 часов на С*нке. Я-то и не знал, что оказывается учитель русского языка и литературы по нонешним временам, как выразилась директор школы на С-ке,»супердефицит». Два гда назад, поведала она мне по секрету, русоведов было хоть пруд пруди, а сейчас (благодаря перестройке!) во многих школах города этот предмет или не ведется, или ведется как-нибудь. Поэтому меня назвали прелестью и приняли с распростертыми объятиями. Нa Пе-ке один класс попался маленький и сравнительно грамотный, а другой — большой и 25 двоек надо ставить сразу, даже не открывая тетради, — и это в самом сердце русского языка! Работают школы правда, в одну смену, предлагали в Москве два пятых — 18 часов, да не хочу я столицы. Эта сельская, староватая, грязноватая, обшарпанная—в общем, гораздо более привычная, чем лощённая хотя и столичная. Как бастион, как средневековый Замок, высится она среди одноэтажных индивидуальных строении — — которых так и тянет назвать — избушки, правда без куриных ножек. Но вообще-то есть в Пе-ке и особняки — целые особнячища, двухэтажные, с мансардой, даже с колоннами. И сразу не поймешь, — то ли это богатые дачи, то ли настоящее жилье. При каждом — ,довольно обширные садовые участки, может быть, поэтому в школе еще сохранились незначительные элементы патриархальности, хотя, в основном, по столице средние учебные заведения становятся гнездами организованной преступности со всеми вытекающими отсюда последствиями. Безусловно, та же тенденция наблюдается и по всей стране. У нас в школе тоже один дебил в отместку за то, что вызвали его родителей на так называемый малый педсовет, побил стекла в историческом кабинете и устроил пожар. Но это пока единственный исключительный случаи. О наркомании здесь даже не слыхали, а проституция среди несовершеннолетних развита слабо. Вовсю, правда, идет среди школьников игра на деньги, но это мелочи. С 10 января прибавится 17 школа на С-ке, которую здесь все почему-то называют Сатанинской. Там дисциплинка похуже, школа страшно запушена, как мне сказали, в ожидании капитального ремонта — в центре города недалеко от тамошнего Грязищенского Белого дома. Но это компенсируется тем, что и часов там мало, правда, там навязывают мне еще 10 часов замены. Я на это еще посмотрю, поскольку имею прочную базу в Пе-ке, могу и отказаться из-за того, что не справляюсь, в любом случае Са-ка для меня — это дополнительный вариант. Завязал связи с Грязищенскои районной газетой «Заря коммунизма» — называется. Но пока эти отношения на уровне дружеских, приятельских, потому что ни копейки гонорара я от них еще не получил Там работают ребята моложе меня, а редактирует её мой сверстник — 55 года рождения. Кроме того, там оказывается расположен — на Пе-ке! — через линию перейти — Московский — .-.=.-.— \ — .-.=.-.— институт. Так я еще в случае чего еще и прикреплюсь к кому-нибудь на счет диссертации, конечно, это маловероятно, потому что возраст для академической карьеры у меня уже неподходящий, но чем черт не шутит, когда бог спит. Обязательно наведаюсь. Вoт таковы некоторые мои дела. Конечно, адаптационный период несколько затянулся, — не по моей вине! — и полной ясности еще нет — куда двигаться? Но с каждым днем всё больше и больше набираюсь я опыта, большего знания о местных законах столичной мафии и географии здешних джунглей, как в физическом, так и в моральном плане. Теперь о том, что нужно. Надо, чтобы ты сходила в вечернюю школу и взяла профсоюзный билет, я им сдавал и карточку и деньги — всё необходимое. Можешь сказать, что я работаю в пригороде, не называй в каком, в школе. До сих пор нет ответа от Потапыча! — что-то он зажался. А как он — отдал деньги? книгу? Как дела у наших? Куда думает направить свои стопы Игорь после окончания десятилетки? Как батино здоровье? А мы собирались посылку выслать, но засуетились, и уже пошлем конфет уже; наверное, после Нового года. Целую крепко Федя. Х* Х* Х* Федя получил задание от Вечёрки и отправился на московскую стройплощадку. …Сразу почувствовалось, что время на дворе уже перестроечное. Герой Социалистического труда сходу выдал чернуху: — Говорить не о чем, — сказал он.— Не нужно всё это. Да—наставник. Да—девчата из СПТУ, да … только я скажу никто из них по профессии работать не будет. Он почесал подбородок. «Напишите как он наставничает, как передаёт свой опыт молодёжи, напишете, что сейчас самое главное в этом деле… Какие новые технологии применяет… Ну что я вас учить буду? Вы сами всё прекрасно знаете…» прозвучал в Фединой голове Лисий голос. — Да! Знаю! — с гордостью ответил наш герой. — .-.=.-.— \ \ — .-.=.-.— — Поэтому передавать некому! — резюмировал Герой Социалистического труда. Почувствовав по Фединому молчанию, что корреспондент спорить не будет и окончательно добил его: — они все сюда приехали ни за профессией, ни за работой… — а зачем? — Выскочить замуж за москвича! — и тише добавил.— А ещё точнее—за прописку. Не будут они ни штукатурами, ни малярами… Намётанным глазом Федя сразу же понял, что здесь происходит аврал. Поджимали сроки сдачи: то на одном этаже, то на другом этаже вспыхивала истерическая матерная брань, — правда, надо отметить, что до рукопашной дело не доходило… Спускаясь по лестнице без перил—нарушение техники безопасности и охраны труда! — наш герой зевнул. Но ведь строят же! И он ни капельки не сомневался, что поликлинику сдадут в срок. Сдадут с недоделками и—получат премии. Точно так же как это было у него в Д*… Потом будут переделывать и доделывать… Нет, не про Героя-наставника надо было писать, а— «клеветон» В статью нужны были цифры. Наученный опытом Федя никогда не брал статистику из уст того или иного прораба или начальника участка. Даже нормировщики—не в счёт. Надо было ехать в контору. Контора строительного управления находилась у чёрта на куличках, на другом конце, и хотя в ранце у Феди лежала карта=схема, да и Герой Соцтруда рассказал, как быстро туда добраться, но «вы лучше всё-таки позвоните по телефону, вам скажут всё что нужно», но наш герой никогда не представлял, как в это в действительности далеко… И когда он остановил свой шаг перед домом номер, было уже темно и вовсю горели уличные фонари, всё остальное было темно. Итак, сейчас 5 часов вечеров. Через час работа заканчивается. Часть сотрудников из отделов уже ушли… у Феди мелькнула мысль, что надо вернуться и приехать завтра с утра. Но—дорога, это опять пять часов на дорогу! Пойти в райком партии, на территории которого возводилась поликлиника Москва, вот ты какая с…! Х* Х* Х* ИЗ ПИСЕМ, отправленных Провинциалом из Столицы на малую Родину Здравствуете, дорогие папa и мама! Получил я и профсоюзный билет, и «трезвость», и санитарную книжку. С этим всё в порядке, только вот жаль, что всё это оказалось напрасным. Верно, не пригодится мне ни дидактический материал, ни методические пособия. Потому что, ты знаешь мамуля, такая петрушка завертелась в этой школе, что волосы дыбом встают, Я — человек умный, хитрый и осторожный, невольно почувствовал себя в роли базарного Петрушки. «Петруша в Петербурхер не поедет». И, видно, в школе мне больше не работать, хотя и зарекаться тоже нельзя. Так, это, наверное, и бывает в нашей жизни. Если в личной жизни всё налаживается более или менее нормально, то вот с работой практически не везет. Нос вытащил — хвост увяз, хвост вытянул, нос погряз и т.д. Начать хотя бы с того, как великолепно по-сатанински обвели меня вокруг пальца в №-ои школе на Са-ке, чем весьма оправдали название сией станции. По приказу гороно, которым я зачислялся на работу, я должен был там получить 5 часов. До Нового года там у них было два седьмых, в каждом из которых под 40 человек, после Нового они разделили их на три. Целые каникулы я наведывался туда. »Никак не можем истребовать разрешение ГУНО на раздел», — обманывали. Начались уже занятия третьей четверти — я в полном неведении. И только в среду меня огорашивают: «Мы вам даем шестой и пятый». Причем в пятом — одну только литературу, а язык ведет другая учительница, Я, конечно, удивился, прямо виражи, а не взаимоотношения с дефицитным русоведом, сиречь мною. В общем, девять часов. Ну ладно. Два урока я провел на энтузиазме, но надо же и журнал заполнить, на следующий день открываю его, и вижу — написано замена, я — к завучу. А мне что писать? — А вы так и пишите замену. Ну -ты поняла, как они меня. Им надо дырку заткнуть, а выйди настоящий учитель, я остаюсь при своих интересах и все такое прочее. «Вы не волнуйтесь, замена оплачивается наравне с настоящими часами’ — не моргнув глазом, врёт завуч… Конечно, я мог потребовать то, что полагается по приказу гороно, но насколько я понял, там слишком хитрый директор в женском роде. И он свое возьмет. Классно она меня так поманила. Седьмые классы стали маленькими, вести в них уроки стало гораздо легче, вот и отдала она их своим любимчикам, ну а мне, как пришельцу, сунула: на тебе боже, что нам негоже: шестой класс /38/ и Пятый /35 человек/. Я был взбешен. И всё она крутит, и всё она вертит . Кроме того сразу же после Нового года, как я встретился с ней, эта директриса меня огорашивает:»Ну что же вы так? Вы там, говорят, совсем не справляетесь!» — а не остался в долгу: «А я вам сразу говорил!» — отвечаю ей. Она собрала слухи, сплетни и мне значит в лицо, «не справляюсь»:» — не бери, — думаю, — чего ж ты? — Ну ладно, прихожу в четверг, пораньше, смотрю дети носятся по школе — у какого-то класса учитель заболел, завуч мне:» Пойдите, посидите с ними! Дайте им задание…» я опешил: “класс — не мой абсолютно, у них физика, какого черта я должен с ними сидеть? — «Ну вы же учитель!» — заявляют мне. Я, разумеется, отказался. смотрю: у них физиономии аж перекосились, они такие н-едо-воль-ные стали… Только теперь я понял, что мне накануне завуч сказала: «Будьте на подхвате!», я думал, это она так пошутила неудачно, а в действительности оказалось, что я буду заменять физику, ботанику и физкультуру (эти учителя на больничном!) — у меня не стало выбора, как сразу же написать заявление. «Этим вы ставите меня в сложнейшее положение!» — подчеркнула директриса. Я, понимаете ли, виноват?! Да, ничего страшного! Ты со своим хитроумием придумаешь еще не одну комбинацию, разве только в них не будет меня —козла отпущения… …а тут еще вдобавок поднёс мне сюрприз мой такой «вумный» маленький 7-ои класс, Такой работящий, творческий, одни хорошие и отличные оценки, первоначально я даже думал, что мне в известном смысле повезло: хотя прекрасно знал, если бы это был действительно хороший класс, его бы взяла учительница параллельного класса. И было даже непонятно, почему это она так расщедрилась и отказалась от такого «хорошего»… Но сначала работалось в нем неплохо и дисциплина была хорошая, и мне подумалось, что в школе его не любят , потому что — этот класс вундеркиндов. Короче говоря, в пятницу утром у меня урок в нем — первый, иду, значит, по коридору к кабинету и замечаю, что — они обычно мельтешат перед дверью на пятачке — а сегодня никого. А еще было у меня, когда ехал в Пер-ку какое-то неприятное предчувствие. И первое, что я подумал, что они заперлись и держат дверь изнутри. Мол, учитель рванет, подумает, что закрыто и пойдет ключ искать, так пол-урока и пройдёт, подхожу так осторожно проворачиваю дверную ручку, дернул на себя не совсем, а оставив щель, но вижу — класс пуст. Ну я подумал тогда, что, наверное, они в спортзале — делают утреннюю физзарядку — у них учительница физкультуры классным руководителем. Но вот уже звонок на урок — и никого нет. Чудеса да и только! Я сажусь за стол, разворачиваю прихваченную в газетном киоске «Вечерку», совершенно спокойный: не придут, значит устрою им седьмой урок после всех уроков. Когда слышу за дверью в коридоре начинают накапливаться учащиеся, и самое главное, как хорьки из норки — откроют дверь, заглянут и снова закроют. Потом заходит Мантяшина с каменным лицом, таким напряженным — есть там одна девица, у которой вечно живот болит — по диагонали пересекает класс, поворачивается в углу, снова по диагонали и — выходит. Я ей в спину: «Мантяшина, передай там, пожалуйста, если сейчас класс не зайдёт, то у них будет седьмой урок после уроков», дверь закрылась. И слышу за стеной учащиеся разделились. Одни говорят: «Давай зайдем!» А другие — «Нет! Мы не пойдём!». Но вот, наконец, дверь распахивается и на пороге появляется несколько учеников:»Фу,фу, как здесь воняет.!» А Писарев — вообще пришибленный малый — кричит: «Дайте мне противогаз!» и замотал свой нюх шарфом, Крутанулись они таким манером передо мной у классной доски и — снова в коридор. Ну а шум, наверное, был хорошо слышен по всей школе. И «бегит» весь синклит, всё трио: директор, воспитательный завуч и основной — пенсионерка Нина Дмитриевна, директорша сразу залетает в класс, по лицу вижу, если бы у ней был в руках автомат, она бы расстреляла меня как пожизненного власовца не секунды не теряя… Но этой партизанке предстоит ещё добыть оружие в бою… …а я сижу и спокойно продолжаю читать газетку. Конечно, внутренне я тоже обеспокоился. Всё-таки неприятно: как ни крути, ни верти, а учащиеся яростно и преднамеренно срывают МОЙ урок, а не чей-нибудь другой, идут против моей воли, а это /ты сама понимаешь!/ грозит в дальнейшем еще более непоправимыми последствиями, им только палец в рот сунь, они по локоть оттяпают, директор /такое надменное неземное лицо как у грузинской царицы Тамары/:»Фёдор Казимирович! Вы почему нe проводите урок?»-«Я что против? Не заходят!» — «Седьмой бэ! а ну быстро заходите в класс. Воняет? Ничего не воняет! Даже если воняет, то сейчас откроем окно и всё выветрится!». Она подходит к окну, дергает за шнур фрамуги, верхняя половинка открывается — было еще тепло—и волна холода обрушивается на нас сверху. Однако класс упорно не заходит. Но директор — баба клятая. Как про неё пишут на стенах: Елизавета — царица туалета! Её зовут Елизавета Михайловна. И судя по всему у учащихся выродков тоже начинают сдавать нервы. «Фёдор Казимирович, — кричат не своим голосом из-за стены, — откройте ящик, ящик в столе откройте!!» Таким жалобным трагически-патриотическим голосом, первая мысль — подкинули в ящик стола дохлую крысу, чему удивляться? Это наша современная советская школа общества развитого социализма, борющегося за мир во всём мире путём ввода ограниченного контингента войск в братский Афганистан… Я прикрываю дверь, чтобы ОНИ не заглядывали и передаю по инстанции: «просят открыть ящик, Е.M.» Директор школы ничтоже сумняшеся лезет … (Читать далее — Из Главы Восьмой. ЧЁРНОЕ солнце преКРАСНОЙ столицы ) |