Вернуться ко Второй части главы 12 Повести-2

Повесть о счастье, Вере и последней надежде.(НЕОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ВАРИАНТ)

.

Из Главы 13. «Когда Великая Россия устала быть Великой…»

..

Для всех, кто ещё восседает на бронепоезде, стоящем на запасном пути, — ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ:

\ — .-.=.-.—

Запись из Фединого ежедневника

07.05.1991 Yesterday мне было так жутко как никогда — вечером. Жуткий вечер. Звонок из дому.  Батю начало — ЖЕЧЬ…

Х*       Х*       Х*

Осенью 1990 года  меня полностью затянула работа—как раз к тому времени Геббельс стал редактором объединённой редакции, а я—его заместителем, но каждый, когда я дома брал телефонную трубку я с лёгким трепетом ждал, что матушка сообщит об ухудшении батиного состояния… Или даже — конец. Поэтому отпуск я решил взять как можно раньше— раньше всего можно было взять Но слишком рано в Дрисне делать нечего…

Х*       Х*       Х*

— Ну … — батя сделал паузу, астма уже мешала ему говорить, — что у вас там в Москве нового?

Федя попытался рассказать своему бате про нового сотрудника в тиражке. … он надеялся, что рассмешит батю и юмор поможет скрасить гнетущую обстановку…

…Лёшка появился в тиражке после того, как один сотрудник тиражки съе*ался в свой Кооператив… Сначала организовал, а потом был—вынужден… Он лично считал, что у него неплохо происходит совмещение, ведь партия одобрила кооперацию — но в парткоме были другого мнения: кооператор — классовый враг!  Нельзя быть идеологическим работником партийного органа и—кооператором одновременно. Но вместе с тем у него остался партийный билет, и на учёте он остался в парткоме…

 — .-.=.-.—

После того, как место освободилось, у тиражки возникла кадровая проблема. Она не решалась несколько месяцев. Пока на горизонте не нарисовался—Яблотский.

До него было несколько кандидатур, но всем им надо было жильё… А Лёшка, как и Федя, был женат на москвичке…

В общем, Смирнов поставил весь коллектив редакции перед фактом. «Это выпускник Московского Государственного Университета имени Ломоносова!» — гордо сообщил он. — , \» На работу он выйдет через несколько дней». Я хорошо помнил как всего год назад мне давали задания, как меня проверяли на «писучесть» и т.п. Его взяли без всякого.  Даже без беседы с Самоваровым.

Все вздохнули с большим облегчением. Но сделали это зря. Причём до самого последнего момента не только мы с Геббельсом, но и Васька Толчок считали, что взяли на работу пишущего…

Не прошло и нескольких дней, как позвонил Мао Пер-дунь с весьма странным вопросом: есть ли у нас—орфографический словарь.

— Какой орфографический словарь? У тебя чего? Маразм начался? = закричал в трубку Геббельс.—Запамятовал как пишется п**** — с мягким знаком или без? Но хоть *** ты можешь правильно написать? Там же всего три буквы! Га-га-га…

Надо сказать, что и Геббельс, и Смирнов, и даже отставник Мао Пер-дунь писали грамотно и безошибочно, и в никаких словарях,  естественно, не нуждались. Сама профессия была такая, что… Ну а наш герой вообще был учителем…

Оказалось, что новый сотрудник с дипломом факультета журналистики МГУ имени Ломоносова не в ладах с орфографией, причём в больших неладах… Причём в таких, что Федя подумал, что он дурачится…  Будучи учителем русского языка и литературы, наш герой обратил внимание, что лёша допускает такие ошибки, каких обычно малограмотные учащиеся не допускали… Создавалось впечатление, что он намеренно коверкал слова… Ну чтобы не заставляли малограмотного много писать… Он же ведь—малограмотный…

Мао Пер-дунь привёз из дому и положил перед ним орфографический словарь русского языка со словами: «Лёша, я тебя научу! Сначала пишешь, как хочешь и как знаешь, а потом—каждое своё  написанное слово проверяешь вот по этому словарю»

— Ого-го, какая толстая книжка?! — весьма хладнокровно удивился выпускник МГУ. И вот мне было непонятно: это была вот такая деревенщина на грани… Притворяется или на самом деле—такой?!  Я был уверен, что в следующем месяце его вышвырнут с завода…

Но вскоре его дела неожиданно для меня пошли на лад. Лёша начал достаточно ретиво поставлять полуграмотные, но безошибочные информашки на тему общепита и торговли… Почему Мао Пер-дунь, до сих пор пасшийся на этом поприще, вдруг уступил поле брани без боя, — это была какая-то тайна.

Но все вдруг и внезапно успокоились. А я  — не Шерлок Холмс, чтобы тратить личное время на разгадки разного рода НЛО с партбилетом…

] ] ]

Ещё один документ, на котором рукой Геббельса начертано: «Ф! Сделай материал из этого приказа на понедельник (в эфир)» и роспись

] ] ]

«Пять лет назад меня поставили в очередь на мебельную стенку В прошлом году я должна была получить «~Ц~анга~@» • ~~аЩа~~а g~Q о твЯт~~и > ~j(j o~ еЦ® не пришла, а потому что, как оказалось была потеряна моя открытка. Жхжихадщакхжадпие В течении года я не могла решить своего вопроса, и вот совсем недавно я обратилась в женсовет к А,й.Савж~но2 и председателю рабочего контроля М.Д.осевой с просьбой о помощи.

Каково было мое удивление — через несколько дней моя проблема была решена. Долгожданный и столь нужный для меня чехословацкий мебельный гарнитур был  предоставлен мне для приобретения.

хотелось 68 с3523ТХ, ~i0 опИраЯсь на этот случай женсовет и  рабочий контроль, и лично (йй~йлис~ ед~~нст~енной

орУМИЭЗЦД62 РЦЭ МОЖИ) ]~ОИИтЬ Подобн7И СИт781фГО»

— Ну и что, — пожал плечами Геббельс.— Народный контроль пришёл на помощь! Нормально! Что тут смешного? И нечего хихикать…

Он расчехлил свою перьевую ручку и размашисто начертал: «Ф!  Передать в эфир на понедельник!» и расписался…

Х*       Х*       Х*

Яблотский  оказался студентом особого отделения факультета журфака МГУ = фотографического. К его созданию этого удивительного подразделения приложил руку сам небезызвестный Песков из КП.

Я не знаю, какой Лёшка  был пишущий, у меня в памяти не осталось ни одного его материала, кроме … Впрочем, об этом позже… Но как политикан, интриган и мелкотравчатый, этакий  прохиндей периферийного розлива он мог дать фору любому представителю одной из самых известных национельностей многонационального Советского Союза… Снаружи Лёша производил впечатление худосочного бледнолицого тупого деревенщины. Одет он тоже был невзрачно. Куртка, рубашка, штаники, туфли… Всё серое, бесцветное… Без лейблов и фирмы.  Без претензий. Чистокровный русский малый то ли калужского, то ли псковского розлива с голубыми глазами смоленщины… именно таким добродушным, простосердечным и недалёким рисовали, рисуют и будут рисовать нашего русского человека все отель-нацьональ-патриоты, а реализовали этот образ в самих себе –пресловутые «митьки».

Но Лёша! Лёша—это был классической случай  Райкина-Брежнева. Вялый в движениях,  медлительный и неразборчивый в словах… он чётко и быстро соображал по поводу дефицита. Точнее отоваривания этим дефицитом. Который схватывал налету.

Говорил он очень невнятно, как будто во рту была каша, писать большие интервью, статьи, даже информации он отказывался напрочь, хотя Толчок моментально предложил свои услуги в качестве безвозмездного учителя русского языка. Единственно, что он соглашался делать для газеты—это фотографии и подписи к ним.

Но у нас был свой фотограф—славный парень Слава.

Зачем нам второй фотограф?…

Вопрос повисал в воздухе.

Через два месяца Яблотский благополучно развёлся со своей женой=москвичкой и — потребовал от главного редактора направление в машзаводское общежитие…

И как только это случилось, вдруг Смирнова прорвало:

— Что за молодёжь пошла! = ревел белугой он в парткоме.—Один десять дней прогуливает, и получает зарплату ни за что… Другой не успел … квартиру требует… Какие все эти молодые ушлые, хваткие, практичные… Не дам нихуя! Развёлся?! Негде жить?! Это его личная проблема…

Зная Смирнова у же с год и четверть, Федя не сомневался, что все необходимые бумажки этот  Неизвестный драматургический Гений, простой парень в душе, подпишет … Так оно и вышло.

 К этому для полноты картины надо добавить, что в дальнейшем в общежитии Лёшка появлялся раз в месяц, чтобы заменить чистое постельное бельё на такое же чистое. А жить совершенно спокойно продолжал у своей Дульсинеи Московской…

Естественно, затем проихиндей оказался в рядах МЖК у Щедрина. Этот разводной манёвр понадобилось ему как раз для того, чтобы заполучить квартиру вне очереди и пораньше…

Тихий и забитый на вид паренёк из захолустья оказался на диво цепким и оборотистым. Ещё через месяц у него появился членский билет Союза журналистов города Москвы. Злые языки говорили, что это «обилечивание» = закономерный плод — машзаводского дефицита. Причём Яблотский сам естественно об этом стремительном повышении профессионального статуса сказать «постеснялся», всё выяснилось, как это бывает чаще всего, в нашей грёбанной жизни, —  благодаря утончённому стечению обстоятельств.

Как-то раз Лёшка по своему обыкновению молчком и тишком подложил очень краткий, но критический отклик по поводу МЖК в папку Смирнова, куда складывались все материалы для следующего номера газеты. И когда главвред сел верстать газету, он увидел, что там лежит отклик… Его возмутило, и он сказал…

Если бы Смирнов знал молодёжный сленг, то он бы сказал нечто вроде:

— Ты что нюх потерял, сука?!

Смирнов был вежливый и культурный интеллигент сталинской закваски, хрущёвской закалки и брежневской выучки. Он страдальчески посмотрел на Лёшку:

— Ах, как нехорошо вот так поступать!… Разве тебе никто не говорил, что нельзя кусать того, кто тебя кормит… Да.. Кормит… Опять же квартиру получишь по линии МЖК… Ведь вот люди по двадцать лет в очереди стоят, а ты…

При этом Смирнов сделал патетический жест, который всегда делали актёры, изображавшие в советских фильмах Владимира Ильича Ленина…

Лёшка по своему обыкновению что-то промычал от волнения ещё более невразумительное. Чем обычно. Мао Пер-дунь больше всех общавшися со своим одно партийцем на предмет орфографии и пунктуации перевёл на русский:

— Он говорит, что тебя не было на месте…

Лёшка кивнул головой.

— Этого не может быть! — завизжал Смирнов.

В общем, он как главный редактор испугался поставить критический отклик с МЖК.

Лёшка вышел.

Тут мы с Геббельсом подошли. Уже не помню из-за чего… Смирнов сидел весь красный как буряк и брюзжал…

— Здорово, мужики! — дверь за нами с Геббельсом открылась снова и тогда в редакции тиражки появился Мишка Щедрин, председатель МЖК,  из-за спины которого выглядывал лёшик, смущённо тупясь в пол.

и только благодаря болтливости Мишки Щедрина, который похвастался что в рядах его штаба находится член союза журналистов и благодаря этому он может пропесочить здесь всех и вся…

— Мужики — не хотите, как хотите… но мы на этом не остановимся! У Лёши есть связи во всесоюзных газетах, — в голосе Председателя МЖк Михаила Щедрина прозвучала явственная угроза.

У Васьки Толчка отвисла нижняя челюсть. После того, как он рукой вернул её на место, то сразу же спросил:

— Лёш, это—правда?

Лёша молча завёл свою правую руку за спину и откуда-то снизу, как будто из жопы, выдернул картонку и положил ей почему-то не перед Васькой, а перед главным редактором… Нет, я понимаю—как во всех мужских штанах там в наличии был задний карман, но почему именно там, а не на груди, рядом с сердцем коммуниста, хранил он такой важный документ—вот этого я не пойму. Скорее всего и свой партбилет с надписью «ум, честь и совесть нашей эпохи» он хранил тоже там—поближе к анально-фекальному отверстию… Чтобы в случае резких политических перемен можно было сразу же и обосрать…

Будучи человеком довоенной закалки послевоенным голодом, Смирнов до конца не мог поверить, тупо смотрел на Лёшкину корочку, потом схватился за телефон. И стал лихорадочно набирать номер, который он очевидно знал наизусть…

— Марья Ивановна! Это я—Смирнов из Грязищ… Марья Ивановна у вас есть такой член — Яблотский… Что матерюсь? Не матерюсь! Да не «ебло», а— «Ябло»… Не «Е», а \»Я», я, я — Яблотский …Да, членский билет за номером… — он продиктовал в трубку номер лёшкиной ксивы.

— Есть… — разочарованно он протянул, — ну да… Спасибо, Марья Ивановна… Да нет, ничего … Недавно приняли. Понятненько.  эТо с его места работы звонят… Да, редакция газеты Машиностроитель… Просто уточнить… Яков Семёнович… Всего хорошего.

Смирнов взял в руки листок с лёшкиным текстом и снова прямо на наших глазах — испугался. Мы все заулыбались. Было Действительно, дико и причудливо видеть взрослого человека в таком каком-то детском состоянии то ли истерики, то ли паники…

Смирнов заметил наши ухмылки; в следующее мгновение он бросил листок на стол и изменившимся голосом потребовал, повелительно указывая указательным пальцем вниз, чтобы этот отклик был подписан не псевдонимом Б. Алексеев, а лёшкиной настоящей фамилией и с присоединением, к фамилии настоящего человека, — член союза журналистов г. Москвы… Лёшка что-то пробормотал, подошёл снова к столу главного редактора, забрал членский Билет Союза Журналистов  и опять тем же движением руки за спину засунул документ как бы себе в задницу. Это было уже очень демонстративно.

Васька пожал плечами и прояснил ситуацию…

— какая наглость! = за эти всего лишь каких-нибудь полчаса главный редактор тиражки прошёл все стадии технологии Как закалялась сталь и вытащенный из ледяной воды поблескивал закалённым синеватым булатом такого мертвецкого оттенка… Покойников ведь не зря гримируют, особенно высокопоставленных… И его видок был настолько отвратителен, что не только макияж, но и серьёзный актёрски грим не помешал бы…

— Перестройка! — глубокомысленно изрёк Васька Толчок.—Это вам не хухры-мухры, это время, когда официанты становятся министрами!

— Не официанты, — торжественно изрёк Геббельс, — а лакеи становятся министрами; официанты как были половыми, так ими и останутся, какое бы название трактир не носил…

Иногда Геббельс выдавал на-гора просто перлы цинизма. Феде сразу представилось, что на вывеске вышеупомянутого коллегой питейного заведения могла быть вывеска не только «СССР», но и \»США» или на худой конец— «Россия»…

На следующий день Смирнов ушёл на бюллетень с диагнозом «медвежья болезнь», назначив исполняющим обязанности Мао Пер-дунем. Васька вдруг полез в бутылку, схватил приказ и пошёл в партком, тряс там листком и т.п.

Но на удивление всё прошло удивительно тихо!

Критический отклик насчёт того, что ни партком, ни завком профсоюза, ни заводская администрация не оказывает никакой помощи и содействия штабу МЖК в строительстве одного из первых в СССР и так далее, — остался без ответа…

«Жильё-2000» никого уже не колыхало.

Начиналась пердвыборная кампания по выборам в Верховный Совет России… И на следующий день после выхода тиражки с критическим сигналом по МЖК из типографии, — в три часа дня на машзаводе состоялась  конференция, где трудовой коллектив выдвинул кандидатом в депутаты Верховного Совета России выдвинул… ну конечно же генерального директора…

…Всю эту историю как можно юмористичнее и саркастичнее рассказал наш герой своему отцу. Но батя смеялся мало. Два раза Федин рассказ прерывался приступами астмы… И нашему герою показалось, что батя больше прислушивался к самом себе, чем к Фединому рассказу…

— Гнать таких надо из партии в шею… — прохрипел батя.

Х*       Х*       Х*

Федя через несколько дней задумался, почему абсолютно пофигистски настроенный член партии вдруг откинул молчаливо-покорное забрало и обнародовал  такую агрессивную харю… Долго думать не пришлось. Осенение единственной причиной пришло молниеносно.

— Квартира! — воскликнул вслух Федя.

, конечно, чем быстрее будет построен дом МЖК, тем быстрее Лёшка получит в нём квартиру, получив которую он станет свободен от заводской многотиражки и …

Член партии!

Выпускник журфака МГУ имени Ленина!!

Челн Союза журналистов!!!…

Он совершенно спокойно купит себе подходящую должность в Большой Москве и на хуя ему эта машзаводская многотиражка…

«Гавно не тонет, поэтому и для того, чтобы выплыть и оставаться на поверхности надо быть гавнистым»

Будущее покажет, как глубоко ошибался наш герой Федя… он не разбирался в людях… он не понимал ничего в жизни…

Х*       Х*       Х*

Из дневничка Бабы Гали:

19.03.1991

Сегодня «бегала» по аптекам, удалось найти для папА две аэрозоли, просто чудо, их сейчас нет, дефицит. Сколько было у нас радости по поводу этого, сколько надежд, сколько в глазах папА какого-то оконька, а то совсем мы с ним пали духом. Как мало нам стало нужно … <…> Они ведь оба дышат, ходят, а Казик с трудом дышит, не ходит, ходит, но с большим трудом, и кажется, что у них болезнь — не болезнь.. 9-ый месяц после лучевой терапии… и никаких сдвигов, не помогло, а, может быть , суть и в этом, кто знает, сколько мог прожить, если бы было бы. Ведь он сегодня сказал, что «проклинал бы себя, если бы не пошёл в радиологию», всё думал, надо, надо. А так, он говорит, — такая судьба.

Поговорили с Вериком по телефону, привыкли к ней, будто она всегда была наша, скучаем по внуку, он бегает, слышно немного.  <…> Федя работает «за двоих», это по наследству. Всегда много работал Виктор Миронович, дедушка. Казик — за троих, за весь с*ковский отдел, я — за зауча и и как-то летом — за директора. Молю бога, молю, но не могу осознать Бога, не с детства, урывками, атеистическое воспитание даёт себя знать. Ещё немного, ещё надо пожить. Туда ведь всегда успеется, ещё немного, тем более у нас внук малыш, маленький, андидюлик, наше Солнышко. Казик скзал: живу из-за тебя и для тебя. Если бы я так не ухаживала за ним, он не смог бы жить, живёт только для меня. Бедный мой Казик, мой единственный друг и единственный  муж! Вот, на склоне лет у нас — настоящая любовь, это то, о чём мечтала всегда Поликарповна. Если люди до старости сохраняют любовь и дружбу — это настоящее, даже если иногда и не было понимания: были ревности, обиды, но никогда, никогда Казик не обидел меня, ни одним словом плохим…

Х*       Х*       Х*

Приезжаю.

Не успеешь втащить все сумки и чемоданы…

Он обязательно поднимется с дивана, приковыляет к входной двери:

— Ну как там ваш… этот как его… этот ваш Борька Пьяный?

Телевизор, который тогда был насквозь пропитан мутной политикой, мне казалось, мать с отцом смотрели круглосуточно, без перерывов… Может, оно так и было на самом деле. Приступы астмы не оставляли батю и ночью.

— он такой же наш, как и ваш, — начинаешь объяснять.

— Ну вы же его выбрали!

 — .-.=.-.—

Но в этот раз на вопрос отца я решил рассказать про то, что видел А*… Он приезжал как раз в рамках хульковской избиркомпа… плакаты о встрече трудового коллектива были вывешены и тотчас же сорваны, вместе с тем зал был достаточно наполнен… Как и все  Челны Союза Подлецов СССР А* был небожителем, он был хорошо упакован спецпайками. Спец распределителями и дачами как и все остальные, поэтому смотря в полутёмный зал он обращался к … рабочему классу. Сидящие в зале мастера, табельщицы, экономисты, всё заводоуправление в полном составе своими жидкими аплодисментами не опровергало «инженера человеческих душ».

Первоначально предполагалось, что А* как и его предшественники: Хрущёв, брежнев, горбачёв, — пройдётся по цехам, побеседует с рабочими от станка и т.п. В заводской лаборатории его окружат симпатичные чертёжницы-пердёжницы… Случайно оказавшийся рядом фотокор печатного органа ЦК КПСС и Советского правительства журнала «Огонёк» сделает пару-тройку снимков… Так глядишь и на обложку глянцевую попадёт…

Х*       Х*       Х*

… Ботинок вызвал меня перед самым — когда я собирался домой… Чтобы не терять время я сказал Геббельсу, что домой слиняю прямо с парткома и прихватил свой чемоданчик…

 … я по своему дураковскому обыкновению припозднился, и в полутёмном уже зале. Свободных мест было много, но далеко в передние ряды забираться не хотелось

Было свободным несколько мест рядом с Самоваровым, к тому времени уже первым секретарём Грязищенского райкома партии,  рядом с которым сидел какой-то осанистый мужчина с такой военной выправкой как бронзовый Жуков на бронзовой же подставке. Я ничтоже сумняшеся взгромоздился на одно из этих свободный кресел и даже имел смелость поздоровкаться с … не знаю, узнал ли он меня или нет, но во всяком случае что-то буркнул мне в ответ…

И Самоваров, и те, кто сидели рядом с ним были одеты в качественные, видимо, импортные пиджаки, правда без галстуков, —  осоебенно этот отполированный ботинок на выставленной как бы оттопыренной ноге… Туфель был модельный!  К тому времени я уже несколько лет шлёндал с благоверной по магазинам, и начал маненько понимать разницу между кожаной импортной обувью и советским гавном… Я понял, что это прикид явно ничуть не работяги… Ясен пень, не пешком пришёл—блестит начищенной подошвой…

На сцене тем временем пританцовывал и гарцевал коренастый плотный с брюшком мужчина из внешнего облика которого мне запомнилась только одна его плешь, забликованная верхним светом.

— Раньше мы их боялись! — с какой-то детсадовской радостью выкрикнул он в зал и махнул рукой в сторону пустого белого голого  экрана за своей спиной.

\Х*       Х*       Х*

Потом Ботинок изменил траекторию

— Ну давай ты дуй, а я — покурю! — курил он Действительно, много почти как мой батя…

Я потопал через дорогу… прямо скажем, не торопился, из творчества А* я знал что это автор лишь повести про партизан и то, что он лидер одной национальной литературы из многонациональной советской литературы народов СССР… по-моему был он к тому времени крупно опремиален и какими-то нагрудными наградами огрудинен солидно, впрочем. Точно не знаю, а врать не хочу…

Х*       Х*       Х*

— Через полчаса у лифчика А* проводит встречу с нашим трудовым коллективом, ну ты знаешь, конечно…

— Нет, не знаю, — удивился я и под ложечкой заныло… Я понял, что сбылись мои самые плохие предчувствия, и вместо домой меня отправят в ад… В А* , короче. В этого адского А* , откуда он только взялся на мою бедную головушку…

— Да по-фсему кроду фиши рассклее! — поспешил сделать мне виртуальную подножку Лёшка, но Ботинок молниеносно подстраховал меня:

— Правильно, и не надо тебе знать! Сначала мы должны знать, и только потом — газета.  С нашей подачи, разумеется… А тебе? — он повернулся  к Лёшке и поднял слегка брови так, чтобы они появились над очками, — тебе там делать нечего!

Лёшка поник, и жалостливо:

А-сс-смычи-и-ы?! — ну вот честно, я не всегда — я почти всегда не понимал, что он говорил, особенно крутая каша образовывалась у него во рту, когда Лёшка начинал волноваться. — Др-гал-дд=зе…

«Газеты, что ли? — попытался я расшифровать.— Другие газеты?»

Я сказал — нет! — повторил Ботинок и брови его вовсе полезли на его лоб под кучерявую шевелюру.

— А что будем давать? Статью, зарисовку, заметку… — перевёл я тему разговора.

Ничего! — отрезал Ботинок и ухмыльнулся: — ещё чего не хватало! Хе-хе-хе… Сильно жирно будет!

«Ничего? А нахуя тогда я там…»

Но к тому времени у меня с Башмаком сложились какие-то странные, я бы назвал даже сверъестественные взаимоотношения… И покумекав маненько, я решил не отказываться. Вздохнув, я кивнул головой, и отведя глаза в сторону вдруг в уголке обнаружил какого-то мужичка, в курточке довольно пижонистого типа, который пристально и цепко всматривался в меня. Увидев мой удивлённый его обнаружением взгляд, он тотчас как фокусник достал откуда-то-то газету «Советская Россия», получившую к тому времени выразительное прозвище «Савраска» и сделал вид, что—»начал читать», закрывавшись ею от меня… Но даже краткого мига, мгновения, которое «просвистело у виска» для Феди было достаточно

Глаза-то волчьи!

 — .-.=.-.—

…Я плохо помню что тогда молол А*  на встрече с «трудовым коллективом»… помню, что потом дерьмократы вопили, что А* хотел пройти в цеха и побеседовать с рабочими от станка… Но в пропуске на строго секретное предприятие литературному генералу=хамелеону было отказано в самый последний момент по причине оборонности этого самого дважды орденоносного предприятия всесоюзного значения.  Его привезли прямиком в зрительный зал Дома культуры Грязищенского Машиностроительного Завода.

Но навсегда запомнил, как он махнул рукой назад:

— А теперь они — там трусятся и боятся! — выкрикнул А* с сатанинской радостью. — Они!

Кто ОНИ?

Это могли быть и неофашисты…

Могли быть и американцы…

А может быть  даже и чукчи. Как в том перестроечном анекдоте. Сидит чукча на берегу берингова залива и плачет горькими слезами. К нему подходит корреспондент «Советской России» и спрашивает:

— Какой Вы молодец!? Оплакиваете наш Великий Советский Союз…

— Какая сволочь—этот царь Николай Второй! Подлец! Гад! Чтоб ему на том свете пусто было! — сквозь горькие слёзы отвечает чукча.—Феодал грёбанный!

— Дак царь давным-давно помер. И если кого проклинать, так это надо проклинать Горбачёва с Ельциным, которые продались американцам за куриные окорочка и предали свой вечно голодный советский народ! Власовцы! Предатели!

— Вот и я тоже самое говорю! Сука распоследняя этот царь Николай Второй! Аляску американцам продал, а нас, чукчей, продать—забы-ы-ыл! Ы-ы-ы!..

Вспомнившийся свежий анекдот отвлёк нашего героя и он снова усилием воли переключился на сцену, где А* патетически воскликнул:

— Они—там! Эта система готова была уничтожить всех нас, весь народ лишь бы только прожить еще, просуществовать.

Хотя, наверное,  подразумевалось ЦК КПСС и Советское Правительство.

— Они—там! Мы теперь знаем, какие были подготовлены бункеры под Москвой на десятки километров, второй подземный город для десятков тысяч номенклатуры!..

В этот момент кто-то включил подсветку снизу и на грязно сером пятнистом полотнище замелькала уродливая в 3-4 больше натуральной величины тень «борца», которая карикатурно повторяла все его нелепые жоподвижения прораба перестройки…

— Они—там! Они готовы были там, как крысы, жить в пещерах пять-десять-тридцать лет, подставив и свою страну, и свой народ под ядерный удар, лишь бы остаться существовать в том качестве, в котором они существовали, лишь бы не расставаться со своей властью!

В Федином мозгу как-то автоматически эта нелепая фигурка и пижонистый незнакомец с волчьим взглядом, увиденный им в парткоме, соединилась в одно целое. «Так, так, — подумал наш герой.—По-видимому, А* осталось жить недолго. Похоже, счёт пошёл на месяцы, если не дни…»

— Там! — очередной раз он опять махнул рукой в сторону белого в каких-то серых пятнах и потёках полотнища, на котором вседа показывали советские фильмы, а теперь моталась его несуразная тень.—А сейчас—там! Там – полная неразбериха… Теперь парадом командуем—мы! А они—там—как тараканы мечутся!

Прораб перестройки старательно избегал всякой конкретики… Но зато радовался как малое дитя… И выплёскивал эту радость в микрофон… «Ну ладно! — философски подумалось нашему герою, — повторит судьбу М*. Одним больше, одним меньше—а щепки всё летят и летят…  Как-никак одной нации—люди!»

Из первого ряда поднялась какая-то женщина и побежала по ступенькам—сначала на сцену, а потом сгинула за кулисами. Через минут пять подсветка погасла и всё вернулось на свои места;  — .-.=.-.—

Кто-то из сидевших на первом ряду попытался зааплодировать, но зал, напичканный начальниками цехов, ихними заместителями, мастерами, нормировщицами и табельщицами, не поддержал овацию для Прораба Перестройки и прохладно безмолствовал.

Не запомнилось мне как раз потому, что А* именно «молол», то есть нёс откровенную чепуху про модные тогда народовластие, про гласность… про разбуженных от векового сна тружеников… про какую-то свободу… про какие-то идеалы…

Федя перестал вслушиваться. Ему стало ясно, что умом А* в любом случае не блещет, ну а блестящего таланта насчёт  — Бог ему судья, а не я…

Если бы он имел хоть каплю разума… то мог понять что перед ним сидят не работяги, к которым он так радостно обращался, — а работники заводской бухгалтерии, труженики администрации и … нормировщицы с табельщицами. Последние знали всех работников своих цехов в лицо, и если бы какой-нибудь из них появился, то моментально был бы взят на карандаш, а там глядишь — наверняка бы лишили премии за отсутствие на рабочем месте в рабочее же время. А премии в цехах были весомые!

Заводской фотограф Славка Н* вальяжно расхаживал перед сценой и щёлкал, щёлкал фотокамерой… То в зал, то на литературного генерала—снизу вверх… Было странно видеть!

Впрочем, мне тогда вдруг показалось, что прорабу перестройки абсолютно всё равно перед кем вещать; просто пришла его очередь врать и обманывать; до сих пор безнаказанно и абсолютно нагло, без последствий для себя врали большевики, коммунисты, члены партии, а теперь вот—пришла его очередь обманывать простой народ…

Бате понравилась мысль сына.

— Я тоже им не верю… — задыхаясь сказал он. — Никогда не верил. Слова у нас всегда распрекрасные, вот только дела — никудышные…

Х*       Х*       Х*

— Ну как тебе А* ? — утром следующего дня позвонил Башмак.

— А кто там сидел—рядом с Самоваровым? — ответил вопросом на вопрос Федя.

Ботинок бросил трубку.

— Кто это тебе звонил? — подозрительно спросил скучавший рядом Геббельс..

— Да … — на мгновение смутился Федя.— Это Славка… На одной из фотографий… — начал выкручиваться наш герой.

Х*       Х*       Х*

Из Фединых записей:

«21.03.1991

… Сынок кашу  (папу?) не любит!

И слава Богу! С меня достаточно, что меня безумно любят мои родители.

И иногда бывало, что их любовь тяжелее даже чем ненависть, потому что  она обязывает к очень многому…

Вообще, чересчур сильная любовь непереносима.

Особенно для тех, на кого она направлена… Для меня!

И я бы стремился не к тому, чтобы сын меня любил, а чтобы между нами сложились нормальные товарищеские взаимоотношения. При всех недостатках интеллекта или физического развития, у него есть главное — упорство в достижении своих целей. А это самое важное…

Есть твёрдость. Значит, человек состоялся.

Ну а цели?

Цели задаёт сама жизнь. В зависимости от неё они могут быть низменными, а могут быть и — высокими… На моих глазах высокие цели большевиков превратились в низменные цели людоедов, хотя в них не поменялось ни запятой…»

\Х*       Х*       Х*

Он пригласил меня обсудить концепцию, как он выразился. Я уже знал, что Коля—идеолог. Такой кондовый красно-коричневый идеолог. 

Но—не дурак.

Тогда все дураки сидели в  ЦК КПСС и Советском правительстве… Впрочем, я здесь немного утрирую, потому что  к тому времени часть дураков уже слиняла в «перестройщики», а некоторые дураки, который в душе были ещё и авантюристами, побежали ещё дальше — в ельцинисты…

Особенно явственно это было заметно внизу, где дураки начали освобождать насиженные и нагретые тёпленькие места… И, как ни странно, эти места—свято место пусто не бывает! — стали занимать неглупые люди… Зачем им это нужно было? Ну—не знаю…

Но я ведь тоже не пальцем деланны в идеологическом смысле слова. На хер надо мне концепция Башмака. У меня своя концепция, в которую я посвящать его не собирался, а сидеть поддакивать мне тоже было как-то не с руки… Это было потерянное время, так, блин, мы можем просидеть до 10 часов вечера. Я кто? Пишущий! Значит, я должен писать…

Я довольно нетактично оборвал Башмака на полуслове и спросил у него, где в парткоме есть пишущая машинка. Таскать сюда свою я не хотел. Это время. Он выпучил глаза как на сумасшедшего идиота: «Зачем?»

— я полсто щас кое-что напечатаю, а..

— а зачем?

— Ну я тебе покажу…

— Не надо мне ничего показывать! — резкая гримаса исказила лицо Башмака

— да я лучше напечатаю…

Лицо Башмака стало непроницаемым, он явно поскучнел, пожал так плечами и послал к коту Матроскину. Там я стащил чехол, машинка была не просто в исправном, но в отличном состоянии… Печатал к тому время я уже быстро, но с обилием ошибок…

Вопрос задавал и сам отвечал, включая самые острые вопросы вранья того времени… жалко не осталось черновиков, я бы их щас включил…

…но фонтан мой быстро иссяк—правда, набралось всё же две странички…

Сделал я всё это очень быстро. Башмак только положил телефонную трубку, как я выложил перед ним… Он посмотрел как баран на новые ворота.

 Я думал, что  он, щас будет задавать вопросы насчёт смысла и цели, а я ему отвечу, что я журналист, и умею делать то, что умею—то есть писать интервью, статьи, очерки и так далее. Остальное—нахер! В смысле—от лукавого.

Но Ботинок понял меня без слов.

Стал читать, и — загорелся… Он схватил шариковую ручку, что-то вычеркнул, какие-то вопросы вписал,  вписывал в своей дурацкой манере несколько закорючек и многоточие… Ответы тоже были крайне неразборчивы…

Когда он внёс все поправки и открыл рот, чтобы продолжить свою идеологию, я молча взял его листок и ушёл к пишущей машинке, где за минут 10-15 перестучал начисто с … его многоточиями внаглую. Буду…

Идей у Башмака было до хера и больше. Но в моём лице он нашёл молчаливого помощника, и помощника работящего…

После четвёртой перепечатки он удовлетворённо сказал:

— Угу! — и посмотрел на часы. Ну совсем как филин или как сова—даже эхо пошло по парткомовским кабинетам и коридору.

К моему удивлению он забрал и черновики уже… абсолютно всё с собой.

— Завтра—к восьми сюда! — сказал он.—Как штык!

= А как же Геббельс?

— Геббельс переебьётся.

Вспоминая те времена, я хочу сказать, что просто несло меня, всё это получалось само собой. Я много размышлял о политике, Да кто о ней тогда, — в 1990 или 1991 годах, не думал… Поэтому в середину был впиндюрен мною вопрос:

— Когда на нашем заводе создадут стачком?

Башмак вызверился и посмотрев на меня через очки, злобно с ненавистью зачеркнул и даже написал с нажимом:

— Никогда!

А мне сказал с нажимом:

— у нас на заводе стачкома не будет никогда!

Скорее всего идея забор-газеты  тогда ещё при первом опыте «сотрудничества» не было… Я видел этот свой набросок в виде интервью с Ху*ко, генеральным директором предприятия, напечатанным—в районке, ну и естественно — потом в тиражке…

Что значит для меня стачком? В ходе стачечной борьбы рабочий класс нашёл бы своих вожаков, он смог бы вернуть себе утраченные напрочь позиции и не быть тем гавном, в которой за 70 лет его превратили и… Стачкомы вполне могли бы стать той параллельной структурой \»криминалитету», которая бы привела к росткам гражданского общества…

Х*       Х*       Х*

09.03.90

…моя заветная мысль – о стачкоме.

Народное настроение сейчас, с кем ни поговори: митинговать, бастовать, болтать, бездельничать – р-революционная волна продолжается, угрожая превратиться в Девятый Вал (картина Айвазовского). Её никак – ну никак! – не удается направить в эволюционное русло. Слишком недоволен народ… Недоволен всем подряд от Находки до Калининграда, и снизу доверху…

Ослик наш стал он очень зол,

Он узнал, что он –  осёл!

Народ узнал, что 70 лет его обманывали каким-то грёбанным коммунизмом…

 Не учитывать, не видеть этого – это политическая смерть.

Не надо бояться народа, не надо сидеть в кабинетах, в горкомах и райкомах,

а возглавить это движение никак не удаётся.

Х*       Х*       Х*

Возвращаясь домой в электричке я всё думал и думал

— Забудь о стачкоме! — сказал мне Башмак.—Ты, Феденька запомни одну простую мысль, которую сказал Наполеон: «народ, который перестаёт кормить свою армию, через некоторое время будет вынужден кормить чужую армию»

Нет, не зря он рожден еврейкой… не зря!

Крыть было нечем.

 — .-.=.-.— \(;”\-  — .-.=.-.— — .-.=.-.— \(;”\-  — .-.=.-.— — .-.=.-.— \(;”\-  — .-.=.-.— — .-.=.-.— \(;”\-  — .-.=.-.— — .-.=.-.— \(;”\-  — .-.=.-.— — .-.=.-.— \(;”\-  — .-.=.-.— — .-.=.-.— \(;”\-  — .-.=.-.— — .-.=.-.— \(;”\-  — .-.=.-.—

Х*       Х*       Х*

Когда я пришёл в Городской Дом культуры. Размещавшийся в Грязищах напротив пятиэтажного горкома партии, в его фойе уже висел нарисованный нашим заводским художником плакат. Зрителей вокруг него не было вообще. Посетители, толкавшиеся в фойе, проходили мимо него как мимо портрета Ленина. Вполне возможно, что художник таинственным образом сочувствовал «зелёным большевикам»; даже портрет Сталина вызвал бы гораздо больший интерес, чем его плакат…

Вся  так называемый политический джек-пот крутился в Грязищах вокруг полигона столичных бытовых отходов и мусорсжигающего завода то ли на неём, то ли рядом с этим полигоном.

«Зелёные большевики» бескомпромиссно требовали—на хуй!  Полигон—закрыть! Строительство мусоросжигающего завода—прекратить! А на его месте построить Новый Московский Зоопарк. Или хотя бы мемориальное кладбище для этого зоопарка—и то дело!

Появление тогдашнего министра * и его беседа с активистами, как их называл Федя, «зелёных большевиков» показывалась по телевизору даже…

… На дверях булочной появился листок из ученической тетрадки в клеточку на котором детским почерком было написано:

— Дяди и тёти!

Я хочу дышать чистым воздухом!

Я не хочу дышать выхлопными газами Столичного мусорного полигона!

Я хочу пить чистую воду из наши прославленных родников

Я не хочу пить воду отравленную говёнными стоками будущего мусоросжигательного завода!

Поддержите меня…

… ну и так далее.

Почерк был Действительно, детский, но писан сей диктант был очевидно под диктовку взрослых дядей и тётей—»зелёных большевиков» Использовать детей? «Так они ещё и—педофилы?!» — подумалось нашему герою

Х*       Х*       Х*

своего существования и свою миссию своей жизни…

22.06.1991 (Дрисненский отпуск)

Ярославчик отказался играть с одной девочкой, но зато очень полюбил играть с другой девочкой…

Сообщила баба Галя.

А! Разборчивая невеста! Так, сынок, с людьми ты не уживёшься. Судьба не раз и не два заставит тебя жить и общаться именно с теми, кого ты будешь ненавидеть всеми фибрами души…

Это нравоучение (мой любимый жанр!) он воспринимает исключительно телепатически. Стоит, моргает и указывает пальчиком на игрушку… «Ладно, — подумал Федя, — ты ещё очень мал, сынок, чтобы понять одну краеугольную истину: не так живи, как хочется….»

Х*       Х*       Х*

— Завтра берём интервью у Ху*ко! — с утра радостно сообщил Геббельс. Потом он стал рассказывать, что поздно вечером ему неожиданно домой—Домой! — позвонил сам Генеральный и пригласил для записи интервью.

— Магнитофон можно? — прервал его восторженный поток самолюбования.

— Не можно, а нужно… — отрезал мой начальник. — , я сообщил Юрию Александровичу, что мы придём вдвоём. Я буду задавать вопросы, а мой помощник будет записывать… Кстати, подготовь вопросы, которые я буду задавать…

У меня был мой личный магнитофон, который я использовал безо всякого зазрения совести… И не требовал никакой компенсации. С магнитофоном было легче работать прежде всего  самому себе… Я взял с собой запасные батарейки, запасные магнитофонные ленты и даже обтёр пыль с магнитофонной задницы. В заводском радиовещании реквизировал на время здоровенный уродливый микрофон. По техническим причинам он не мог быть подсоединён, и запись я вёл бы на маленький серенький, как мышка, но мне казалось, что такая здоровенная балбяшка, поставленная перед Генеральным, придала бы дополнителный вес священнодействию… Произвести запись самого Генерального—это же такое событие! Исторического значения всемирно-исторической миссии… А что к чему присоединено—это уже дело десятое…

— Если запись получится качественной, — изрёк Геббельс, — отдельные куски мы протранслируем прямо в эфир!

Я впервые был на третьем этаже заводуправления. И—удивился помпезности обстановке. Партком по сравнению с третьим этажом заводской конторы смотрелся конюшней, причём конюшней—заброшенной… В кабинете нас встретил генеральный… я впервые видел его на расстояние вытянутой руки и удивился, что он выглядит гораздо старше своего возраста… мешки и круги под глазами, тяжеловатое дыхание… И хотя было 11 утра, и по коридору несло запашком чего-то вкусненького…

Ну а чего — уборщица? Это в песнях пьяного Пушкина под гитару она какая-то такая… А вообще-то уборщица коридоров власти… они всегда были на высоте.

Как говорится, в каждом анекдоте есть доля анекдота…

Х*       Х*       Х*

Когда рассказал Башмаку эту историю, он хмыкнул:

— ну во-первых Ху*ко—не дурак. Юрий Александрович, вообще-то, очень умный человек… — изрёк Коля

Я так не думал. Почему-то с самого начала я к Ху*ко относился негативно. Относился, отношусь и буду относиться.

 — .-.=.-.— \(;”\-  — .-.=.-.— — .-.=.-.— \(;”\-  — .-.=.-.— — .-.=.-.— \(;”\-  — .-.=.-.— — .-.=.-.— \(;”\-  — .-.=.-.— — .-.=.-.— \(;”\-  — .-.=.-.— — .-.=.-.— \(;”\-  — .-.=.-.— — .-.=.-.— \(;”\-  — .-.=.-.— — .-.=.-.— \(;”\-  — .-.=.-.—

Х*       Х*       Х*

Что сделал Ху*ко для Грязищ?

Федя был журналистом, и знал из первоисточников, что деньги на строительство жилья…

… и в установившейся настороженный тишине Городского Дома культуры раздался басовито громкий голос Ху*ко:

— Я против мусорожигательного завода…

И сделал выразительную многозначительную паузу…

Через минуту, осознав смысл сказанных слов, зал загудел. Ху*ко перестали слушать. Одни вслух заорали, что партократ врёт и притворяется и когда его изберут, он снова поменяет свой новый «зелёный» цвет на прежний— красно-коричневый: Другие говорили… Ну и что?! Был за сталина, когда тот сдох, стал горой за Хрущёва… Толпа не могла угомониться—Ху*ко уже никто не слушал… Эмоции переполняли собравшихся, среди которых немалое число составляла и пятая колонна машзаводских. У людей срывало крышу от резкого зигзага…

А послушать и послушать его внимательно не мешало бы. Хотя бы , потому что  уже гораздо тише и как бы наслаждаясь рёвом людского прибоя (Заштормило!) Ху*ко говорил, что он против “мусорки” на угле, но за “мусорку” на газу

\, потому что  в европейской Швеции и других Нидерландах мусоросжигательные заводы на газу стоят посреди лежбищ котиков на лугах из родендронов, и котике просто в восторге от офуительносго соседства с экологическими чистыми промышленными объектами… Размножаются в Ев*опе эти котики, как кролики в Австралии…

Х*       Х*       Х*

Дедушка небость радовался внуку?

Да, радовался очень… Откроет дверь в комнату, где он играет, обопрётся плечом о дверной косяк … и всё смотрит и смотрит… Чего уж он там думает.

После паузы добавляю:

Но вообще-то больше о своей болезни. Весь в неё ушёл. Всё экспериментирует, ищет что и почему… Страстное желание прожить хоть ещё чуть-чуть… Хотя бы ещё немножечко…

Х*       Х*       Х*

В предпоследний день Фединого отпуска рано утром батя кивнул на стул рядом с изголовьем  своего дивана… По его осунувшемуся лицу он понял, что ночь была тяжёлой; зато он сам спал как убитый

Федя сел с отяжелевшим сразу сердцем. Предчувствия его не обманули:

— Ну, Феденька, мы с тобой видимся последний раз, — сказал Батя странным голосом и тяжело вздохнул… Больше Батя сказать ничего не смог, а крепко-накрепко сжал свои челюсти.

(Читать далее — Лучше жить на коленях, чем — умереть стоя…1991. Из главы 14)