Вернуться к ДЕВЯТОЙ главе. Часть 2 Повести-2

Повесть о счастье, Вере и последней надежде.(НЕОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ВАРИАНТ)

Часть Вторая. …иногда так хочется, чтобы они были

Десятая Глава.Часть 1
Если Бог даёт жизнь, надо жить, а чтобы Жить, надо — Жрать

Скобку на пуповину наложить не смогли. Перетянули шелковой нитью, почему? Что это -результат халатности или низкая квалификация медицинского персонала? Не берусь утверждать точно, но у меня определенно возникло подозрение, что пуповину поранили, иначе зачем, как я узнала потом, ребенку за столь малый период жизни ввели несколько инъекций антибиотиков. С чем это связано?

После осмотра врач-педиатр забрала девочку в детское отделение. И больше я своею ребенка не видела и не знала, что с ней. Семь долгих томительных часов ко мне никто не подходил и ничего не говорил. Но тогда я еще надеялась, что случаи со скобой — это не более как досадная случайность, и в дальнейшем все будет нормально. Только около 20 часов вечера в палате появилась врач-педиатр. Я вы …

(здесь должна находиться вторая страница машинописи, но она куда-то подевалась…Почему рукопись оказалась без неё и что в ней могло быть такого написано? — это покрыто вечным мраком неизвестности и неизбежности)

…мать, что происходит вокруг. Из головы не выходит: если состояние ребенка было действительно такое плохое, то почему не было сделано даже попытки госпитализировать его в больницу? Хорошо помню, что накануне разговор со мной врач—педиатр закончила обещанием проконсультироваться с заведующей педиатрическим отделением.

В страшном беспокойстве я хожу по отделению, настойчиво спрашиваю, что с моим ребенком, но все избегают со мной разговаривать, или отвечают, что ничего не знают, или не хочет, как я сейчас понимаю, сказать правду. Разве это не ужасно? Представьте мое состоя-ние! Воидите в мое положение? Врагу не пожелаешь.

В 11 часов утра наконец-то появляется врач-педиатр и говорит, что ребенок умер. Когда? Только что? Нет. Смерть наступала между 9 и 10 часами утра.

Как так могло? Даже сейчас не могу найти слов… Послушайте! — ведь я сама имею медицинское образование, работаю в неотложной помощи… Почему я не знала о состоянии ребенка и проводимых ему мероприятиях? Не потому ли что эти сведения скрывали за собой нечто другое?

Ещё раз спрашиваю врача, спрашиваю: в чем причина смерти? И еще раз слышу версию о внутричерепном кровоизлиянии. Зачем так упорно повторяется этот сомнительный диагноз? Не для того ли, чтобы «отцепиться»? Более откровенно поступила заместитель главврача по лечащей части, которая заявила, что «мы не знаем, почему умер ребенок» моему мужу, однако, если были сомнения в верности предварительного диагноза, почему не были проведены дополнительные консультации? Если ребенку начало становиться хуже через сорок минут, то почему не была «вызвана реанимационная бригада и ребенка не госпитализировали, ведь времени было более чем достаточно? Ещё можно понять, когда ребен¬ка не спасают за один-два часа его жизни, но здесь организм девоч¬ки боролся со смертью более чем 15 часов, за это время можно было вызвать сто реанимационных бригад! И, думается, летальный исход говорит не только о крайне низкой квалификации медперсонала, но и о равнодушии, граничащем с преступной халатностью.

Невольно задумываешься, а не скрывается ли за всеми этими нелепостями, противоречащими друг другу поступками и объяснениями нечто другое — то, что ребенок умер по причинам, находящимся за пределами медицины. Не случайно на вопрос мужа, когда же все-таки умерла наша девочка, врач-педиатр нагло /другого слова не подберу!/ заявила, что не может сказать это «без предварительной консультации с заведующей педиатрическим отделением». Почему же от меня и родственников скрыли час смерти? Не потому ли что сами не знали? Не потому ли что как раз это могло обнаружить полную бесконтрольность и безнаказанность медперсонала и сотрудников роддома №5?

Об этом же свидетельствует и то, что с патологоанатомическим заключением мне дали возможность ознакомиться не сразу, а только через месяц после смерти. Обратите внимание! Документ, что готов за несколько дней, держали в тайне целый месяц. С какой целью?

Каковы же результаты вскрытия? Ребенок умер от гипоксии мозга. И я считаю, что есть все основания обвинить врача-педиатра в том, что проведенные мероприятия, мягко говоря, недостаточны. Усу¬губляет ответственность и тот факт, что как мне сказали в кабинете главврача уже через месяц после смерти ребенка – эта смерть наступила не в 9 иди 10 часов, а в четыре часа утра. Боже мой! Зачем же тогда понадобился этот «кошмарный” розыгрыш со стороны врача-педиатра? Зачем же тогда ломали комедию передо мной до одиннадцати часов утра в тот злосчастный день?

Как же после того, что мне довелось перенести, я могу доверять такому медперсоналу или врачам, которые работает в роддоме №5?! А что можно сказать об администрации, которая пользуется услугами таких с позволения сказать врачей и медперсонала?

В результате беседы у главврача выявился еще ряд противоречии и несуразиц. К концу разговора, вообще, голова пошла кругом. Кому и чему верить? Сегодня они говорят одно, завтра — другое, по¬слезавтра – третье. Неудивительно, что я еще больше укрепилась в мысли, что, во-первых, история болезни ребенка сфальсифицирована в связи с тем, что лечебные мероприятия вряд ли проводились и на самом деле записаны задним числом, во-вторых, в гибели моего ребенка в той или иной степени виновны какие-то сотрудники роддома. Какие именно? Подумаем. Даже неспециалисту очевидно, что сразу же с первых минут после рождения мои ребенок должен был находиться в кувезе, постоянно получать кислород, глюкозу, и т.д.

Я обращаю Ваше внимание на ту атмосферу безответственности и безнаказанности, которая сложилась в роддоме: прошел месяц со дня смерти, и никто не был наказан, а для главврача весь этот случаи был, как он уверяет, «полной неожиданностью». Конечно, проще всего сделать «большие глаза”. Но задумайтесь, о чем свидетельствует незнание администрацией истинного положении дел в вверенном ему учреждении? Не о том ли, что в коллективе сложилась нездоровая обстановка? И не является ли следствием такой обстановки бесконтрольность сотрудников? Как тут не вспомнить, что цинично сказал врач-педиатр моему мужу: ”А что тут такого? У нас бывают и такие случая!» Очевидно, что смерть человека для таких, как она, всею лишь один из многих случаев. Нет и намека на то, что факты летального исхода становятся темой серьезною обсуждения с целью устранения причин. Не буду голословной.

Определенный свет на отношение коллектива к работе проливают такие детали, В роддом за консультацией я обратилась в 23-30. После осмотра меня госпитализировали. Последний раз дежурная врач-акушер посмотрела меня в 8-20 утра. Между тем схватки шли уже почти через каждые несколько минут, но до 12 часов дня т.е. до момента самих родов никто из врачей меня больше не смотрел. Почему? Не напоминает ли это картину того, как смотрели за моим ребенком? Где они были все это время?

Нам остается только гадать. Но я имею право требовать ответа на этот вопрос. Уже с самого начала не могло не тревожить то обстоятельство, что при родах не было врача-акушера? Неужели средний медицинский персонал роддома №5 достиг такой квалификации, что присутствие врача стало необязательным? А ведь для меня это были первые роды в возрасте 35 лет?! А кто мне ответит на такой вопрос: почему во время наложения швов на шейку матки и наружные разрывы не было проведено обезболивание? Или это уже считается излишним?

Задумавшись над тем, что я увидела и пережила в роддоме №5 я волеи-неволей прихожу к выводу, что при попустительстве администрации в коллективе этого лечебного учреждения утвердился и стал нормой халатный, а по сути своей — преступный, образ работы. Вcе меньше у меня остается сомнении в таком казалось бы чудовищном предположении, что никто из медицинского персонала на само деле даже и не видел, как мои ребенок умер.

Если бы вы знали, как горько и обидно становится, когда в газетах читаешь, что уровень знании и умении, достигнутых в нынешних акушерстве и гинекологии, а также современная техника реанимации позволяет спасать и выхаживать недоношенных младенцев весом чуть больше килограмма.

Убедительно прощу вас разобраться в этом деле по существу и помочь мне выяснить, что там произошло в действительности. Безусловно, сотрудники роддома заинтересованы в том, чтобы скрыть от мира правду, но я верю в то, что все тайное рано или поздно станет явным, и надеюсь в этом на Вашу помощь.

Конечно, ребенок умер. Его уже не вернешь, но, по моему мнению, то, что происходит в роддоме №5 не должно оставаться безнаказанным. Снова и снова обращаются женщины за помощью в это заведение, а вместо помощи встречаются с равнодушием и халатностью. Безостановочно растет список погубленных младенцев. Не пора ли сделать выводы и изменить положение дел в роддоме №5.

Х* Х* Х*

Осмысливая создавшееся положение, Федя почему-то не находил внутри себя ласковых утешительных слов для жены… его мысль работала в другом направлении. Чувствуя по Вере, что ей здорово не по себе, он начал думать о том, что ей может помочь реально и конкретно… Он видел по глазам, как у неё сейчас очень тяжело на душе. Ему даже показалось, что её прежняя порой бьющая через край самоуверенность, как-то уменьшилась…

Федя понимал, что никакие слова здесь не помогут; в эти какие-то смутные и тяжёлые дни он впервые осознал то, что по словам Ганса Фаллады, каждый умирает в одиночку… Раньше эти слова были внешними, сейчас они переселились вовнутрь… Но неожиданная смерть ребёнка не разделила их, а наоборот сблизила.

Непрерывно размышляя, он пришёл к мысли, что жене надо, в первую очередь, избавиться от грустных мыслей, а лучше всего это могли бы сделать не его неуклюжие слова или иные утешения и утишения, а—перемена обстановки… Новые впечатления, новые люди и т.п.—они могли бы растормозить застой, зацикленность на большой неудаче…

— Слушай, — сразу же начал он разговор с женой на эту тему, — давай съездим ко мне в Дж*, и знаешь почему? Потому что тебе нужно отвлечься от этого неприятного события, тебе нужна перемена обстановки—нужны новые люди, новые события, чтобы отключилась и переключилась…

В первый момент Вера отнеслась к его предложению очень недоверчиво, — не в последнюю очередь и потому, что оно исходило не от неё самой а—от него… Ну и было очень и очень неожиданным.

Она начала выдвигать различные отказы и препятствия. Их, Действительно, было достаточно. Ехать куда-то? Зачем?

, во-первых, он практически устроился на работу и его вряд ли отпустят с работы

, во-вторых, ей тоже пора была выходить на работу…

В-третьих, купить билеты—это было нереально: конец июля…

В-четвёртых, она не хотела предстать

Но Федя проявил неожиданную от него настойчивость… И начал настаивать, повторяться…

Вопрос со своей работой он брал на себя. К тому времени он уже сформулировал своё кредо: в Москве меня держит на плаву жена, семья, а не—работа…

— А что ты не можешь написать заявление за свой счёт, у тебя такое же горе?! Неужели они не смогут пойти тебе на встречу… Ты же даже не спрашивала.

Через день Вера сдалась. Вдруг:

— Ну если ты так хочешь, — первый раз произнесла она эти слова… Или второй?

Оставались билеты. Его спонтанная поездка в Мострансагентство обернулась крахом. «Ладно, — тихо и спокойно согласился Федя, — это был бы хороший хороший шанс—вырваться на недельку… но видимо не судьба… Но ведь она послушалась меня!»

И тогда Вера вспомнила про какого-то своего двоюродного брата… Через которого они лет этак десять назад доставали билеты… По мере уточнения оказалось что брат ничуть не железнодорожник, и даже никогда не ездил поездами, потому что летал самолётами аэрофлота, но дальний родственник вдруг назвал координаты какого-то дядечки, который якобы может помочь… Вера колебалась несколько: звонить или не звонить, но недолго. Позвонила и произошло типичное московское чудо: дядечка работал кем-то на Белорусском вокзале, что-то и кого-то «вспомнил», и с небольшой «доплатой» билеты на дополнительный ночной поезд, изъятые из брони, уже к вечеру лежали на комоде в прихожей…

Если бы Федя жил один, то этого бы не случилось; он был непробивной… Но сейчас появилось ощущение, что паровоз его жизни на какой-то развилке свернул на другой путь, и покатился по другим рельсам, где всё другое—другие станции, другие пейзажи и ландшафты… И это было ему интересно.

Те рельсы, где не было блата, где не было связей и знакомств были ещё совсем недалеко… и если оглянуться и хорошенько вглядеться в уходящий назад горизонт, то, наверняка, можно было бы разглядеть и ту железнодорожную стрелку, которая переправила его на иной путь, — и иногда Федя думал, что впереди вполне может оказаться очередная «стрелка», и он снова изрядно дёрнувшись вернётся на прежние рельсы…

Х* Х* Х*

На рандеву с Вечностью. И человечностью тож.

Несмотря на то, что были вынесены все столы, а на их место поставлены дополнительные стулья, в читальном зале оказалось неожиданно тесновато… Ещё вчера упёршись взглядом в объявление, — Федю смутило время – 17-00 часов… И не суббота и не воскресенье..

Вообще, для кого тогда эта встреча по будням?

– потому что основной костяк читателей – это…

может быть для пенсионеров? , потому что именно на пенсии у советских людей появляется возможность читать книжки и ходить по библиотекам…

Да никто не придёт! Ладно, посмотрим… Несмотря на ожидание, что в такое время никого не будет — герой пришёл загодя. До начала оставалось минут десять, а тут – полно народу

Но в следующий момент, к своему великому удивлению, в читальном зале Федя разглядел… детишек, школьников, которых как он сразу понял, пригнали ради массовки из близлежащей школы, намётанным глазом учителя Федя определил, что это девятые – десятые классы, примерно два класса при среднесписочной численности в сорок голов скота в каждом классе… Нуда, как раз вот и ранцы под стульями… Естественно, заняты все последние ряды битком. Идти вперёд, выпячиваться он не хотел и — остался стоять позади. Но тут на счастье, с близлежащего стула сорвался хлопчик, и пригнувшись, как солдат под пулями, опрометью бросился к выходной двери. Федя сразу же не раздумывая хлопнулся на освободившееся место.

— Ты куда… — услышал он сзади женский голос с неразобранным наслух словом: то ли Фетюк, то ли Петюк…

— В туалет, Елена Петровна! – скороговоркой.

— Да не обманывай!

— Честно, Елена Петровна, не могу терпеть…

Выходная дверь закрылась, и окончания сакрально-сериального диалога бывший учитель не услышал. Он подумал, что на месте учительниц – хотя первоначально ему показалось, что они будут сидеть там – впереди. Но они выбрали более правильную позицию. И он подумал, что на месте учительниц он бы сделал точно также: закрыл выходную дверь на ключ, и окна – на шпингалеты, а то ведь, гады, разбегутся как тараканы… а потом с чистой совестью сел бы в президиум, чтобы дирежировать заранее заготовленными вопросами к Великому Писателю Земли Русской со стороны дебилов…

… а за столом лицом к залу уже сидели люди и о чём-то говорил между собой.

Но поразило его холёное надменное лицо. Оно как-то сразу выделялось среди остальных лиц двух женщин, и примостившегося сбоку к столу президиума какого-то старика с бородой…

Оно было равномерно загорелым, большой лоб, высокая лысина. Такое впечатление, что пришёл небожитель… На этой гладкой иконе глаза были, но это были полуприкрытые глаза, которые выражали если не презрение, то скуку и равнодушие напоказ. Человек явно показывал, что он выше всего этого. Нуда, человек, он выше сытости, а небожители, инопланетяне, они не замечают никого вокруг себя; оне слушают нечто, звучащее внутри самих себя любимых… А тут пришли какие-то читатели…

С первого взгляда сработали гены федины; они вызвали личную неприязнь у нашего героя. Даже если ты презираешь народ, то выйдя на общение с трудягами, с молодёжью, засунь своё презрение, пожалуйста, к себе в жопу и общайся с братьями своими меньшими, как это делали Ленин, Гитлер, Сталин, Мао Пез=Дун… В общем, работай на камеру. Или на прессу!

Во вступительном слове очкастая библиотекарша стала изо всех сил нахваливать книги небожителя за ихнюю окопную правду и благодарить его за то, что он соизволил прийти («с передовой!» — добавил Федин внутренний голос) и снизойти пообщаться с почитателями своего творчества («в тылу!» — добавил Федин внутренний голос). На стенде рядом со столом стояли всего две книги, и основное место досок занимали развороты Литературной Газеты со статьями и фотками автора. Детишки начали шушукаться. Ещё месяц с небольшим сам…

Я ожидал, что небожитель прервёт этот поток славословия в свой адрес, но член Союза Подлецов СССР этого делать не стал. Но, с другой стороны, и не радовался комплиментам, зачитываемым с бумажки. Он воспринимал это как должное. Многое в этом для Феди было непонятным. Автор был двоюродным дитём перестройки, хотя и Член Союза Подлецов СССР…

Наконец, библиотекарша перевернула последний лист заранее заготовленного спича и как-то замолкла на полуслове.

Ей на помощь пришла вторая, более толстая и солидная, сидевшая по другую сторону от небожителя. А может и не библиотекарша, может – вторая учительница… Или воспитательный зауч…

— Я благодарю… за очень интересное сообщение. На этом наша вступительная часть завершена. Задавайте, пожалуйста, вопросы.

Кичиться было совсем нечем. Писатель рядовой, один из многих – из даже очень многих, которые стройными рядами всё описывали и описывали Великую Отечественную войну, последние залпы которой отгремели более 40 лет назад, но тема которой была при советской власти беспроигрышным вариантом для проталкивания своего никчемного имени в печать.

— Издадут ли у нас Архипелаг Гулаг? – кем был задан такой вопрос Федя не понял, потому что с места никто не поднялся.

Небожитель закрыл глаза и криво усмехнулся:

— Я думаю, что издадут, — пробормотал он, приоткрыв глаза, и снова как-то криво усмехнулся. – Полезная книга. Многим откроет глаза.

Раздались жидкие аплодисменты преимущественно с первого ряда. Школьники шумели всё больше и больше. Явно демонстрируя, что… Нуда, демонстрируя что пришла перестройка, а вместе с ней свобода, гласность, демократизация…

(Нуда, — вдруг захрипел внутренний голос, — конечно, на небе! Ты эту книжку знаешь только заглавие, а он, там на небе, уже её проштудировал, понял что она – полезная для тебя обретающегося на грёбанной земле будет… и он уже знает, что у тебя закрытые глаза… что ты тут в гамне, был гамном и гамном останешься, мабуть, максимум чем станешь – так это гавномётом…Нуда, если тебе Архипелаг Гулаг откроет глаза! )

На цыпочках вошёл молодой хлопец, может быть даже моложе Феди. Оглянувшись по сторонам, — опоздавший читатель (?) , или случайно… Он сел рядом с криво ухмылявшимся Федей, расстегнул верхнюю пуговицу куртки, оголив ворот клетчатой рубашки, наклонился вперёд всматриваясь в противоположный конец читательского зала:

— Это эН? – осведомился он шёпотом, хотя было так шумно, что можно было говорить в голос. Оказалось неслучайно… Не читатель, а почитатель.

— Да.

— Который? Вот тот – старый, с бородой…

— нет, который сидит между бабами…

— Тот, что с лысиной.

— Да.

— А старый с бородой, это кто?

— Не знаю.

— наверное эС, — он назвал фамилию достаточно известного советского литературного критика, доктора филологических наук.

Федя вопросительно оглянулся на своего соседа.

— Они вместе пьют, — пояснил тот. «Врёт, наверное, — подумал Федя. – Если он их в лицо не знает, откуда он может знать, что они собутыльники?»

-… на следующей неделе еду в Бельгию, — донеслись до него слова маститого. – Да, да, по линии Антифашистского Комитета. Мероприятие, посвящённое Второй мировой войне. Брюссель…Важная дата… Гаага…

Какой-то маленький луч заходящего солнца, чудом прорвавшийся сквозь мощные толстые шторы упал на крышку чёрного рояля, и та пыльно заблестела…

Х* Х* Х*

— Помогаете ли вы молодым? – задал вопрос… так как задавший (или задавшая?) не встали с первого ряда, то Федя снова не увидел того, кто задал этот вопрос.

— Что значит – «помогаю»? – маститый сам себе задал нужный ему вопрос, и сам же на него начал беспроигрышно отвечать: — Да, безусловно, я изредка читаю молодых. Мне, естественно, интересно, кто идёт на смену нам, ветеранам… Недавно прочитал повесть молодого киргизского писателя. Она мне понравилась. Меня никто не просил, но я написал заметку об этой повести в Литературной Газете. Похвалил: надо писать правду, и когда я увидел повесть, где всё описано правдиво, я похвалил. Но за ручку я никого не намерен вводить в Союз Писателей.

Он многозначительно замолчал. Видимо, ожидал аплодисментов. Их не последовало.

— Спасибо, — сказал молодой человек, задавший вопрос.

«Ах, ты любишь читать правду?! – вскипел вдруг неожиданно для самого себя Федя. – а о самом себе ты не хочешь послушать правду?»

Он встал и сказал очень громко, по учительской привычке перекрывая ученическую бормотуху:

— Ну если это мероприятие для школьников – ну сделали бы это в школе? Какие проблемы…Зачем гонять бедных мальчиков и несчастных девочек из школы в библиотеку?…

Ученики и ученицы почувствовали в голосе привычную им властность безапелляционность учительского тона и дружно замолчали. В библиотечном зале воцарилась привычная для такого рода заведений гробовая тишина.

— Читателя-то нет! – продолжал орать наш герой. — Читатель не пришёл! Вы, пожалуйста, посмотрите правде в глаза! Читатели не пришли на встречу, а то что пригнали детишек из близлежащей школы – это ни о чём не значит…

У библиотекарш синхронно открылись рты.

Ведь все читатели – они на работе, не так ли? А почему не пришли пенсионеры?

— но с другой стороны, , наверное, это хорошо, обратите внимание – что молодёжь вас не слушает… молодёжи ваша война надоела, они интересуются совершенно другими проблемами, они шумят, не слушают, и возникает вопрос для кого пишите? Если пришли детишки, вы говорите с ними о том, что интересно детям, молодёжи, а не то – что вам, не так ли?

Для самих себя?

…Если мне не изменяет память, там была ещё толстая бабёха…

— Засланый казачок! – выкрикнул парень с широким лицом, окаймлёнными длинными волосами, с первого ряда.

Я-а-а??! – дико удивился Федя и с присущим ему змеиным шипением рассмеялся…

— Да, он – из Памяти… Я узнал его… Он в Памяти там активист…- продолжал истерически кричать парень… Одна библиотекарша наклонилась к правому уху Корифея, другая – к левому, и обе что-то возбуждённо говорили…

Неожиданно Федины глаза на мгновение встретились с глазами Корифея, корефана Максимова, издателя антисоветского «Континента» — и к своему удивлению, Федя увидел: они были открыты!

— «Поднимете мне веки!» — вспомнилось ему гоголевское, и он потерял дар речи.

Впрочем, разговаривать было больше не о чём. Он махнул рукой, повернулся и выскользнул из читального зала. Я думаю, что там и особенно не обратили внимания на уход нашего героя.

Х* Х* Х*

До сих пор я не видел писателей живьём, и представлял их в виде затрапезных, замурзанных, задавленных режимом правдоискателей с картин передвижников? Особенно Репина или Перова… Разумеется, я понимал, что на портреты Толстого с Достоевским никто из моих современников не тянул, но всё же …

Там у себя на периферии обычно я уклонялся от встреч с доморощенными литеобъединенцами, хотя слышал, что наездами из *ополя иногда туземных поэтов и прозаиков навещали Члены Союза Подлецов СССР. В Д* живых Членов не проживало. Не барское это дело топтать просёлочные дороги. В соседнем Красногвардейском один чувак-газетчик, — как только издался в местном областном издательстве, так сразу же переехал на постоянное местожительство в Ленинград. А тут впервые в жизни я видел перед собой писателя, и не просто писателя, а – столичного. И первое впечатление, что я лицезрю небожителя.

Но – небожитель = это неправильно! Я долго не мог найти это слово, хотя предчувствовал его – Система требовала именно таких, наглых и самоуверенных, и нашёл спустя час, уже возвращаясь со встречи читателей с Вечностью. И человечностью тож. Это слово – сноб!

Ну да, сноб! И совсем не писатель… Какое уж там творчество! Федя никогда не смог поверить, чтобы человек с таким лицом мог написать что-нибудь такое этакое… Даже самовлюблённые записки сумасшедшего о своей мании величия вряд ли были бы для этого сноба под силу…

Я сидел и смотре на него минут 15, но даже за это краткое время, мне показалось, что я понял советскую литературу в том смысле, в каком в армии говорят — «понять службу»

— .-.=.-. — \\№№ — .-.=.-. —

Впрочем, это был такой – заверашающий период её развития, предсмертное состояние. Сриализм (социалистический реализм) несмотря на усилия всего Союза Подлецов, Литинститута Кой-Кого и т.п несмотря на все диссертации кандидатов, докторов наук и академиков так не смог продолжить своё существование за пределами путча. Произведения живых классиков сриализма (социалистического реализма) оказались … впрочем, о мёртвых либо ничего, либо только хорошее… Но тогда во времена Феди, он ещё был жив.

Х* Х* Х*

Мы вошли в вагон, который был битком: каким-то нечеловеческим образом мы всё-таки протискивались по проходу, добравшись до купе с обозначенными в билетах местами, мы увидели на них – судя по прижатости друг к другу семейную пару примерно наших ровесников, но чуток постарше, которые уже плотно расположились на наших местах, даже постелили матрасы. Видимо, и вещи их были расставлены загодя под полку…

Двойные билеты!

Этого ещё только не хватало для полного счастья!

«Конечно, когда вот так—по блату…» — пессимистически подумал Федя. Редко, но за время поездок он видел случаи, когда у людей оказывались двойные билеты…

… Хорошо выглядевшая даже в вагонной полутьме молодая женщина сказала прямо глядя в наши неприятно изумлённые глаза:

— срочно идите к бригадиру поезда, чтобы он вам нашёл места! А ваши вещички я посторожу, не беспокойтесь за них…

Её повелительный тон и какой-то строго жёсткий взгляд поразил меня неприятно.

(Читать далее — Глава 10. Часть вторая. Если Бог даёт жизнь, надо жить, а чтобы Жить, надо — Жрать)