|
Вернуться к ДЕВЯТОЙ главе. Часть 1 Повести-2
Повесть о счастье, Вере и последней надежде.(НЕОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ВАРИАНТ)
Часть Вторая. …иногда так хочется, чтобы они были
Девятая Глава.Часть 2
Понять. Простить. Обнять
Х* Х* Х*
В комнатке с четырьмя столами, поставленным впритирку друг к другу, где не только утром или вечером, но и днём вынуждены были зажигать электрический свет, в тесноте, — так что не только не пройти, но и не развернуться, сидели два пожилых мужчины в возрасте, что тогда назывался «ближе к пенсии». Один низенький полноватый, с хорошо выпячивающимся брюшком, и оплывшим бабьим лицом, другой—сухопарый, жилистый, высокий в очках позолоченной оправы…
— Написано слабо, но в нём что-то есть, — загорелся Васька Толчок.
— Но самое главное—три материала сразу! — как фокусник щёлкнул пальцами Геббельс…
— Писучий, зараза…
— То что нужно! — сам Геббельс писать ленился.
— А этот… Мандовский… Он подтвердил факт интервью?
— А как же? Я ему сразу позвонил—более того, он сказал, что ждёт видеть текст для согласования и подписи…
В отличие от минжевавшегося Смурнова сотрудники тиражки Толчок и Геббельс как-то сразу стали на сторону Федину…
— Надо ставить в номер! — безапелляционно сказали они главному редактору.
Х* Х* Х*
Получается, что появление Ярослава было оплачено ценой смерти первого ребёнка…
День этот был…
Да, он был…
После районной газеты работа в тиражке мне была кристально ясна и понятна, и если для Вечерней Москвы я силился поднять в своем материале какие-то масштабные перестроечные проблемы, то в тиражке задача была прямо противоположная — уйти от всяких перестроечных проблем…
Смерть дочери – это было самое первое мне предупреждение, но я был настолько самовлюблён, настолько эгоистичен и поглощён своей эфемерной целью написания Человеческой Трагикомедии, что совершенно не воспринял это как предупреждение свыше – человек рождается слепым и дальше по жизни он шествует во тьме, наощупь, не задумываясь о природной своей слепоте и самоуверенно считая, что он—зрячий… Моментами раба Божия даже осеняет мания величия, что этот мир создан специально для него… А ему-то зрения дано—не дальше своего носа.
, конечно, кто знает, может и специально— но только и только лишь для того, чтобы наказать его…
Сейчас мне очевидно, что после смерти дочери Феде надо было существенно перестроить свою жизнь, а может быть и вместе со своей и жизнь окружающих его людей
О, Боже как он был слеп! Как мало понимал он в жизни!
Был крохотный комочек – он дышал, сердечко уже слабенько билось, но этот комочек тихо и покорно ушел обратно – в вечную тишину и вечный покой.
Молодость обладает страшным обманом: ощущением, что есть время всё исправить – начать жизнь заново, сначала, поэтому и разводы, и смены и вслед за этим неизбежное наказание…
— Я был трижды женат, и первые два срока я называю именно сроками! – наверное, я прирождённый интервьюер; увидев меня внимательно слушающего люди почему-то почитают своим долгом поделиться своим сокровенным …
Горечь была и очень сильной, но одновременно и очень мимолётной. Абсолютно не было понимания, что даже эта очень короткая жизнь – это уже частичка моей души. Навсегда
Для меня эти годы были каким-то экспериментом – я в любую минуту мог собраться и откатиться назад в Дж*, и прекрасно знал, что там меня никто осуждать не будет …
Молох испив крови и отсосав нервом, принеся несчастье в молодую семью, как бы успокоился и забыл о нас …
Мы были молоды и смерть ребёнка – ну что ж? нарожаем ещё! Костлявая ударила неожиданным ударом, но не по нам конкретно, поэтому не ощущалась чересчур сильным ударом …
Не было ощущения ответственности за свою семью. Если будет плохо, плюну и уеду, сказав – наверное, с облегчением: «Не судьба! Но я честно сделал всё от меня возможное» … Федя, Действительно, хотел создать семью и жить как все нормальные люди, но – не получилось … понятно, что это была судьба одиночки, с сумасшествием среди чужих людей под старость …
У моего бати средоточием всей его жизни была забота о семье … Ради неё он делал свою карьеру… перед смертью он разочаровался в этом – очень жёстко и жестко: «Лучше я остался бы комбайнёром!»
у меня забота о моей семье была постольку поскольку … Забота о семье не была средоточием моей жизни
— Вам надо жить одним, — тёща Федина сформулировала это отношение к детям максимально точно … Естественно, в гораздо более сильном виде это сливалось внуку: один дурак либо на работе либо спит либо «пишет»
Эти три дня использовал для того, чтобы наведаться в редакцию районки, где сообщил о постигшем меня горе. И там же от Феди №2 узнал, что в Машиностроителе неожиданно образовалась вакансия…
Говорят, на чужом несчастье своего счастья не построишь… Федино счастье образовалось благодаря несчастью другого человека.
Это был высокого роста, крупного телосложения молодой человек с задумчивым выражением лицом, отрешённым несмотря на корзины с вялыми цветами – какое бывает у поэтов… у поэтов или у сумасшедших… Его поймали дружинники на территории завода в пьяном виде. Вместо того, чтобы поплакаться и попроситься, как делало большинство работяг, корреспондент многотиражки полез в бутылку и попытался удрать, а когда один из дружинников догнал его, — ударил того ногой в живот… Был составлен протокол. Если бы это случилось года три-четыре назад в застольную и застойную Брежневскую эпоху, то сотрудника органа парткома пожурили бы по-отечески и оставили писать про борьбу с пьянством и алкоголизмом. Но эпоха была такая, что… Короче, секретарь парткома Самоваров выразился кратко:
— На х..!
Так образовалась вакансия… По времени это произошло аккурат перед убийством Фединой дочки… И так получилось, что наш герой стал первым кандидатом на её запонение.
Красные кирпичные стены машзавода были высокими— метров под три как минимум, но без колючей проволки на своей верхушке… Колючая проволока была в обилие насажена со стороны железной дороги, а со стороны Тьфславского шоссе кипела стройка нового вагонстроительного корпуса… Действительно, чтобы перелезть эту стену, нужна как минимум пожарная лестница…
Х* Х* Х*
Из Фединых Размышлизмов:
«19.04.1988
Все рубрики Человеческой Трагикомедии Духа можно разделить на
а) биографии, где связующим звеном служить образ главного героя (героини)
б) романы приключений, где главную роль играет коллизия, удачный сюжет…
Раскладка показывает, что удачных сюжетов у меня в Человеческой Трагикомедии — раз-два и обчёлся… Поэтому выбор в сторону именно «приключений» серьёзно уменьшит объём ЧТК…
Это показывает, что некое подчинение содержательной форме, где главным должен стать парадокс, тоже нерационально. Вполне возможно, что пока следует двигаться старым путём, ведь попытки ввести политику, секс и детектив были и раньше, и результат был слаб. Конечно, это были такие робкие, нерешительные попытки. Главенствующее слово оставалось за неким «правдоподобием», соответствием действительности…
Вполне возможно, что надо действовать более широким фронтом:
а) проявка неправдоподобных сюжетов;
б) реанимация первоначальных замыслов и образов;
в) работа над новыми коллизиями и биографиями.
Решив задачи внутреннего порядка, а именно: перенос принципов работы над словом на работу над образом, далее — коллизию и сюжет, необходимо вернуться к старой, уже несколько раз ставленной задаче: фактическому изданию (Ф-изданию) имеющегося материала независимо от степени его готовности… Составить определённый план и график работы над Человеческой Трагикомедией. Те, по которым накопленный материал остался дома, законсервировать; развитие должны получить лишь те, что материал есть здесь, а также новые замыслы из серии «Новой Человеческой Трагикомедии»»
Х* Х* Х*
По прошествии целого ряда десятилетий Федя как-то задумался, почему Самоваров не стал настаивать на «своём» человеке? Ведь тогда Федина судьба сложилась бы немножко (а может быть и множко!) иначе…
, во-первых, Смурнов мог нагло врать, подчёркивая тем самым личную близость к руководству, и в действительности такого разговора просто не имело места быть
, во-вторых, понятно, что Самоварову хотелось бы иметь «своего», но тиражка никогда не было престижным местом—особенно для столичных щелкопёров… в кругах настоящих журналистов тиражечников ценили очень низко– целью могла быть только улица «Правды» и в плане материального обеспечения, кстати, тоже… И Самоваров мог уговаривать «своего «, но так и не уговорить… Новые газеты, новые журналы, новые слова, — слова, от коих закружилась не одна баранья голова…
Х* Х* Х*
Они зашли в просторный кабинет с импозантной видимо чешской мебелью, тёмно-коричневой, с золотыми стрелками и золотистыми узорами на дверцах: первым Смурной, который переступив порог, сразу же побежал с вытянутой вперёд рукой к молодому мужчине, сидевшему за столом и то ли читавшему, то ли перебиравшему какие-то бумаги… Это был Самоваров. Первый секретарь заводского парткома поднял голову, перевернул читаемый лист лицом к поверхности стола, а чистой—вверх. Смурной упёрся пузом в стол, а протянутая ладошка еле достигла середины стола. И хотя Федя, не ожидавший такой прыти, был ещё далеко, но издали нашему герою показалось, что по лицу первака проскользнула тень брезгливости. Тем не менее Самоваров поднялся и быстро пожал редакторскую длань.
Смурной присел на краешек стула и залопотал достаточно нервически. Федя внимательно оглянулся вокруг: стул перед столом был один, поэтому подойдя он остался стоять, слегка за спиной, как он надеялся, будущего начальника. Не идти же к стене, где выстроилась их целая шеренга?!
— … омоложение состава редакции.—донёсся до него голос главного редактора многотиражки.— Вот молодой кадр! В прошлом номере сразу три публикации, товарищ Самоваров… В соответствии с вашими указаниями…
Самоваров поморщился.
— Хорошо! — сказал он.—Спасибо! Вы мне щас не нужны.
И хотя Федя видел только седой затылок главнюка, но понял. Что после этих слов челюсть Смурнова отвисла. Он захрипел, откашлялся, пытаясь скрыть горькое разочарование:
— Я только… только хотел бы представить… дать характеристику…
— Спасиба-а-а! — раскатисто повторил первак.— Яков Самуилович, спасибо, если вы понадобитесь мне, я вас позову. Хорошо?!
Смурнов поднялся и как бы кланяясь в замешательстве, с раскрасневшимся лицом пошёл к двери. Федя тоже развернулся, чтобы вслед за ним, но услышал:
— А вы останьтесь!
Федя развернулся обратно. Стул был один. Ну и— он без приглашения опустился на него, стараясь не смотреть в глаза перваку, а на свои слегка вибрирующие коленки. Он тоже совсем не ожидал, что собеседование будет без Яшки, точнее Якова Семёныча.. Как всякий трус и паникёр наш герой почувствовал, что его душа уходит в потёмки.
— Значит, женились на столице?! — какой-то странный сарказм прозвучал в голосе первака.
— Так точно.
— А прописка почему на год?
— Тёща.
— Та-а-ак.
Здесь наш герой ожидал услышать нечто вроде «Вы нам тоже не нужны», потому что до конца прописки оставалось всего-ничего—четыре месяца, но разговор продолжился—как ни странно.
— Ну и какие перспективы?
— Говорит, если будет всё нормально, то продлит.
— Ну а сам-то как?
— Думаю, что всё будет нормально.
— Ага.
Самоваров помолчал. Неожиданно переходя на «ты»:
— Завод прописку тебе не даст — ты это понимаешь?
— Так точно!
— Служил?
— В стройбате. По зрению.
— Дети есть?
— Да, то есть нет. Дочка. Умерла в роддоме. Месяц назад.
— Соболезную.
Федя молча кивнул головой. Всё это было в анкете, в автобиографии и т.п. и зачем первак переспрашивал — непонятно. Помолчали. Самое время услышать: «Вы нам не подходите. До свиданья!». На душе у Феди становилось всё более нехорошо и даже как-то тоскливо. Он понял. Что не будет просить за самого себя… но ещё он вдруг понял и другое: если бы в этот момент Самоваров сказал: «Стань на четвереньки и полай!» — нет никакого сомнения, что Федя не только залаял, но и заскулил бы:
1) семья
2) Место-то светило больно тёплое—этакая половая щель под плинтусом ЦК КПСС и Советского Правительства, куда усатому таракану можно было внедриться … Внедриться и успокоиться. Хотя бы на несколько лет.
— Ну и у меня последний вопрос—как там у нас насчёт партии?
Вопрос был настолько неожиданным, что Федя встрепенулся и удивлённо всмотрелся в мутные оловянные глаза напротив.
Самоваров прищурил правый глаз—ну совсем как Ленин на портрете, висевшим над ним, — тот ещё прохиндей тоже всматривался с высоты своего приколоченного к стене портрета в затылок Самоварова и лицо Федино своим знаменитым прищуренным глазом…
…Судьба ли или Всевышний проводил нашего героя повторными поворотными ситуациями, и ему моментально вспомнился Потапыч с листком девственно чистой бумажки…
«Я читал Программу КПСС и не совсем там согласен» — прозвучал в голове голос Хрипатого…
Как всё похоже! Одно и то же! Но это было то же да не тоже… Там были отец и мать, которые могли—Понять. Простить. Обнять. А здесь чужая семья…
Чужой язык. Чужие люди. Чужая страна.
Наш герой это прекрасно понял в Пердовской школе, где ему наложили в стол… понял на офсетной фабрике, где приходилось работать на бракованной резальной машине, которую была давно пора списывать… Смерть дочери… На кон было поставлено очень много. Чересчур много…
Всё промелькнуло в мозгу в одно мгновение, и наш герой, облизнув пересохшие губы, пробормотал:
— Буду стараться, товарищ Самоваров…
И уже громче повторил:
— Буду стараться заслужить доверие заводской партийной организации… прежде всего своими материалами в газете.
Самоваров как-то цинически улыбнулся, и увидев это Федя опустил покорно голову, и не помня себя от страха, сжался; что что-то чужое и беспощадное вошло в его сознание, и совершенно потеряв самоконтроль неожиданно даже для самого себя добавил клятвенно:
— И лично ваше, товарищ Самоваров, тоже..
Самоваров усмехнулся ещё больше, опустил лицо вниз и посмотрел на свои по-брежневски сложенные руки:
— Хорошо сказал, сукин сын! Я 15 лет сижу на приёме, но такое слышу впервые…
Он довольно хрюкнул, забарабанил по столу пальцами—быстро-быстро, в ритме какого-то забубённого марша
«Ай да, Пушкин! Ай да, сукин сын!» — мелькнуло в голове у Феди.
— Да, — подтвердил он, — хорошо сказать это моя работа, товарищ Самоваров — работа со словами…
— Ладно! — оборвал его первак.— Иди — старайся!
Было ли это сказано презрительно или наоборот как похвала, но всё равно со смешком, (особенно многозначительно была эта пауза между «иди » и «старайся»!)
— но Феде это было уже всё равно: слово—не воробей… Он сказал «Спасибо!» и поднялся со стула, и вышел, забыв сказать «До свиданья!», так он был огорошен своим внезапным и неожиданным предательством. На душе было удивительно гадко. Как никогда ещё в Фединой жизни. Ради чего?
В полутёмном парткомовском коридоре его ждал не только Смурной, но и Васька Толчок, и даже откуда-то появился Геббельс…
— Ну что он сказал? — схватил его за рукав главнюк.
Огорошенный Федя пожал плечами.
— Что он тебя спрашивал?! — трагическим шёпотом вскричал Смурной.
— Ну про прописку, про семью, про партию…
— Ну и что он сказал? — затряс как в припадке Яшка-Букашка…
— Ну … Сказал—Иди!
— Иди??
— Ну да! Сказал—иди!
— И всё?
— Ну да! — про «старайся» наш герой благоразумно умолчал.
— А… Иди работай—сказал? — задал наводящий вопрос главнюк и подмигнул почему-то.
— Нет, просто—иди—сказал… — соврал Федя. Повторить «старайся» у него язык не поворачивался
В замешательстве Смурной отпустил рукав.
— Ты зайди—переспроси! — подтолкнул в плечо Смурного Васька Толчок, — зайди переспроси: брать на работу человека или не брать?!
— А ты думаешь — это удобно?
— Ещё как удобно! Зайди сейчас, скажи, что тебе надо срочно писать приказ по редакции… В подвешанном состоянии находимся …
— Да иди ты! — убрал Смурной его руку со своего плеча.
— Пойдём! Слышь, ты.. Как тебя, пойдём… — призывно махнул Геббельс рукой; в коридорной полутьме сверкнули позолоченной оправой его очки.—Это уже не наши проблемы!
Он как быстро отделил себя и его от главного редактора и его заместителя: заводское радиовещание—от заводской газеты.
После того, как они спустились по лестнице, и вышли в заводской двор, Геббельс немного уважительно посмотрел на новобранца:
— Я так и не понял, почему он боится переспросить? — Федя задумчиво посмотрел на начальника радиовещания.—Это же производственный вопрос, что тут может быть страшного.
— А ты ему понравился, — вместо ответа на вопрос сообщил Геббельс. И Федя как-то телепатически понял о ком именно говорит его будущий коллега.
— Вы думаете?
— Я тебе точно говорю. Если ему кто-то не понравился, то он разговаривать не будет вообще… Он просто скажет: нет, — и иди на хуй! У НЕГО ТАК: или ДА, или нет! Если нет, вообще разговаривать не будет, понял? Не любит тратить время на людей. Бережёт свои силы. И время.
Они обогнули угол здания и направились вдоль реки, по которой один за одним плыли мутные и смутные мазутные пятна, переливавшиеся на солнце всеми цветами радуги, пятная течение…
«Вот о чём надо писать, подумал наш герой, об экологии…»
— И статья ему твоя понравилась, — продолжал Геббельс, — Знаешь, как он сказал? Забористо написано говорит, — ЗАБОРИСТО! Будешь нашим заборным писакой… Ха-ха-ха!
По этим словам наш герой сразу понял, что видит перед собой настоящего журналиста из Повести О Настоящем Журналисте; рано или поздно все журналисты становятся прожжёнными циниками; если они таковыми не станут, то они вынуждены будут расстаться с газетами, журналами, книгами…
— Лишь бы не подзаборным писакой! — в тон ему попытался сострить Федя, не став уточнять, какой именно из трёх его материалов читал первак.
— Хорошо сказано! — хлопнул его по плечу Геббельс…
Х* Х* Х*
Из Неотправленных Писем Провинциала: «ВСЕХ СТАНОВ НЕ БОРЕЦ, А ТОЛЬКО ГОСТЬ СЛУЧАЙНЫЙ…
Копия Старшему Брату.
без даты, но по бумаге — это листок из запижки в клетку, по-моему, она была красного цвета — которую я вёл сразу после переезда в москву — конец 87-начало 88-ых годов.
… самая большая сложность, конечно, это не в том, чтобы понять, что перестройка — по сути дела — это мелкобуржуазный процесс, со всеми присущими ему достоинствами и недостатками а в том, что Горбачёв и есть самый первый, самый главный противник перестройки, самый главный тормоз на её пути. Его личная трагедия, которая становится трагедией всего русского народа, точнее многонационального советского народа, вынужденного общаться между собой исключительно на русском, — сейчас состоит в том, что Генеральный Секретарь ЦК КПСС для спасения самого себя в качестве главаря полностью дезориентированной быстротой перемен шайки-лейки, ушата с дерьмом, для спасения своей шкуры вынужден делать то, что он не хочет делать и так далее.
Отсюда его противоречивость, непоследовательность, половинчатость, двойственность… Ему нужно уже не сегодня, а ещё вчера уйти добровольно в отставку, выпустить власть из своих рук… Но это патриот того сорта, который из кабинета в коридоры власти уходит только ногами вперёд… ВПЕРЁД! Коммунисты, вперёд! Вперёд, народ! СССР вперёд!!
Либо ногами вперёд, либо переодевшись в женское платье, как это сделал Керенский… Любопытно, почему Госпожа История всегда в такие переломные моменты к штурвалу избранных стран и наций ставит именно таких хлюпиков, как маразматик Гинденбург или очень хорошо смотревшийся в женском платье Керенский и т.п. Но ведь ещё Пушкин писал: властитель — слабый и лукавый… может быть это не исключение а правило, и слабость, и лукавость — это свойство конца любой фараонской династии?!
А всё остальное куёт время… Причём время делает своё дело очень быстро, безостановочно, и — смелее Ф.К.! — бесповоротно…
И действительно, сама эпоха, время наше — оно противоречиво, переменчиво, беременно реформами, чревато кризисами, социально-экономическими потрясениями и взрывами и т.п. — в конечном счете, революции не будет, не так ли?
Х* Х* Х*
После неожиданной смерти дочери к Фёдору пришло такое ощущение, что его жизнь неожиданно наладилась – это произошло как-то само собой. И хотя он не был склонен связывать эти два события вместе… Налаживание жизни, впрочем, и за событие посчитать трудно… Но период пребывания в столице до смерти дочери представлялся ему каким-то хаотическим и путанным… Кроме того, горе сблизило Фёдора с Верой…
Откуда пришло к нему такое ощущение, что этой смертью своего ребёнка он заплатил за своё личное преуспеяние? Но как бы там ни было, но именно после смерти дочери он нашёл постоянное место работы. И благодаря пониманию «правил игры» стал там на хорошем счету.
Практически всё его устраивало.
Правда, не было времени на:
А) ознакомление с литературной ситуацией в верхах
Б) для писательства.
Но зато работа в тиражке была стабильной и надёжной. Кроме того, она сравнительно неплохо оплачивалась …
Х* Х* Х*
Стараясь избавиться от чувства гадливости к самому себе наш герой нашёл утешение в нескольких словах:
— я был вынужден сказать это… , потому что самое главное сейчас где-нибудь зацепиться, удержаться, иначе… иначе может закрутить в жизневорот… Это была вынужденаая ложь, тем более я НЕ собираюсь задерживаться в тиражке… мне надо просто хоть год проработать, хоть где-нибудь…. А потом. Потом я снова поползу… поползу туда, где делают нашу великую литературу…
а как же жить не по лжи? Не по лжи пусть живёт сам Солженицын… ему и Бог велел… а мы—люди маленькие, мы будем жить по лжи, врать и притворяться, лицедейничасть и обманывать…. , потому что … хотя бы потому, что ложь — это единственная наш самозащита против Системы…
Но что-то умерло внутри в душе Феди. А то, что осталось живым, оно было уже несколько другим… потому что он сделал выбор.. Нет потому, что он обнаружил в себе трусливую и пакостную душонку… потому что до сих пор он счиатл пусть не в авангарде борьбы, но считал себе принципиальным человеком, который не хотел пятнать и пачкать себя ложью… а все его принципы при первом же столкновении со свинцовой мерзостью жизни оказались сущим гавном… И вот сейчас он своим пером будет усиливать существующий режим, который … который…
Понять в этой жизни можно всё. Не можно только простить… Как там:
— Я тебе никогда не прощу!
— Я тебе никогда не забуду!
— Рано или поздно, но ты получишь своё…
А обнять?
«А как же Штирлиц? — вспыхнуло в мозгу у нашего героя.— Он же = Герой Советского Союза!?»
Х* Х* Х*
Горе так неожиданно ворвавшееся в их жизнь сблизило Федю и Веру. Слёз не было; наш герой узнал жену с очень неожиданной стороны: она очень мужественно приняла этот удар…
Федя вёл ежедневники, дневники, отрывочные записи на листочках практически каждый день—следуя старинному латинско-язычном завету … Однако в них не оказалось ни записей, ни даже простой пометки—когда, в какой именно день умерла его дочка…
Наш герой явно недооценил это событие…
— Мне гадалка гадала и нагадал трёх детей… — вернувшись из роддома задумчиво произнесла Вера.
— Кому ты веришь? — скептически отозвался Федя…
Какая-то мара, какой-то мираж плотно застилал его глаза, в том числе и духовное зрение… Ему страстно хотелось пошляться по издательствам, по редакциям журналов, по—даже литобъединениям… Потому что Федя знал: то, что подаётся советскому народу на поверхности—это одно, а во глубине сибирских руд—это совсем другое…
Писали они все на одном и том же уровне, об одном и том же—ЦК КПСС не приветствовала \(Мягко сказано!) формализма—
Х* Х* Х*
Федя сел и начал писать окончательный текст жалобы
Начальнику Главного управления
здравоохранения Мосгорисполкома
М* Веры Николаевны, проживающей до адресу:
Москва, ул.Стартовая***
ЗАЯВЛЕНИЕ.
Убедительно прошу Вас разобраться что произошло с моим ребенком в роддоме №* г.москвы. Хотя мне тяжело и больно снова и снова вспоминать, однако я всё же вынуждена обратиться к Вам, потому что до сих пор ни у одного сотрудника вышеназванного учреждении я на смогла получить исчерпывающие ответы. В конце концов, узнаю я правду или нет?
20 июня текущего года в 12 часов 35 минут в роддоме №5 я ро¬дила девочку весом 2 килограмма 850 грамм и ростом 51 сантиметр. Срок беременности — 36 недель. Ребенок закричал сразу. Асфиксии не было. Состояние по шкале Апгара — 7 баллов.
Я была, конечно, очень рада. Но это чувство было недолгим.
С первых же минут начались неприятности.
?!
(Читать далее — Глава 10. Часть первая. Если Бог даёт жизнь, надо жить, а чтобы Жить, надо — Жрать) |
