Вернуться к ВОСЬМОЙ главе Повести-2
Повесть о счастье, Вере и последней надежде.(НЕОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ВАРИАНТ)
Часть Вторая. …иногда так хочется, чтобы они были
Девятая Глава.Часть 1
Понять. Простить. Обнять
Х* Х* Х*
Скобку на пуповину ребёнка наложить не смогли. Перетянули шёлковой нитью. Почему? Что это — результат халатности или низкой квалификации медицинского персонала? И меня, конечно, это не могло не тревожить. Не берусь утверждать точно, но у меня определенно возникло подозрение, что пуповину поранили, иначе зачем, как я узнала потом, ребёночку делали инъекции антибиотиков. За столь малый период жизни ввели несколько инъекций антибиотиков.
С чем это было связано?
Прошу ответить мне, почему?
После осмотра и неудачной перевязки пуповины врач-педиатр забрала ребенка в детское отделение. Но тогда я ещё надеялась, что это случайность, и в дальнейшем всё будет нормально. Но оказалось всё по-другому, и больше я свою девочку не видела. И не знала, что делают с ней.
И что я ещё хочу сказать? Первые неприятности и вся атмосфера в этом роддоме не давали мне возможности успокоиться. Но я продолжала надеяться, что всё будет нормально, так как о ребёночке позаботятся ответственные люди. Всё-таки наша медицина!
И всё же я не могла не волноваться!
И как тут не волноваться, если семь долгих томительных часов ко мне никто не подходил и ничего не говорил. И вот уже около 20 часов вечера, когда началось кормление детей я вынуждена была настойчиво спрашивать врача-педиатра, как только она зашла в палату, чтобы сообщить женщине, которую положили рядом со мной, что ей принесут ребёнка на кормление: «А что с моей девочкой?» И была удивлена с какой с ненавистью она ответила : «А что вы хотите? Ваш ребёнок — недоношенный! Сейчас у него стоит капельница с глюкозой». На мой вопрос, почему ребёнок не в кувезе? — услышала ответ, что вес его позволяет находиться в кроватке. Я страшно разволновалась и расплакавшись попросила: «Если ребёнку будет плохо, отправьте его в больницу!». На мою просьбу врач-педиатр не соизволила даже ответить, а быстро вышла из палаты.
Сейчас после того, как я узнала в кабинете главврача, что ребёнку стало хуже через 40 минут после рождения, я всё думаю и никак не могу понять, почему об этом никто не поставил в известность именно тогда? Возникают самые различные предположения, и я имею на них право, потому что во всей этой цепи событий очень много фактов не вяжутся друг с другом. А именно…
После ухода врача-педиатра (это около 20 часов вечера!) я никак не могла успокоиться и через некоторое время не находя себе места от волнения сама была вынуждена отправиться на поиски сбежавшей врача-педиатра, чувствуя, что ко мне больше никто не прийдет.
Надо добавить, что всё это время я очень плохо себя чувствовала и вдобавок не могла найти себе места от волнения. Но поиски врача-педиатра были безрезультатны. Никто не знала, где она находится. Дежурная медицинская сестра как могла меня успокоила, сказав, что капельницу сняли и сейчас якобы с девочкой всё в порядке.
Где была в это время дежурная врач-педиатр? И была ли она в роддоме вообще?
В связи с этим возникает закономерный вопрос: зачем нужны все врачи и вообще медицина, если роженицы вынуждены вставать и ходить, и спрашивать, и заботиться о самих себе? Именно на это толкают условия, которые создали работники роддома №* города Москвы.
Но почему же всё-таки после снятия капельницы врач-педиатр не подошла ко мне и не сообщила мне о результатах вливания? Разволновать меня она разволновала, а успокоить забыла. После всего этого возникает и вопрос: были сами результаты вливания такими, как мне сообщила медсестра?
На следующее утро, 21 июня, около девяти часов утра врач-педиатр сообщает мне, что ребёнок находится в крайне тяжёлом состоянии. По её словам, у девочки внутричерепное кровоизлияние (?) …
Но почему?
Ведь родовой травмы у ребёнка не было!
Снова вопрос, на который никакого ответа нет. Разговор со мной врач-педиатр заканчивает тем, что ей надо сейчас срочно проконсультироваться с заведующей отделением и уходит поспешно от меня, не ответив ни на один мой вопрос.
И я тогда от неожиданности на какое-то время перестала понимать, что творится вокруг. Из головы не выходит один-единственный вопрос: если состояние моего ребёнка с самого начала было таким, почему его не госпитализировали сразу в больницу??
Но даже в настоящее время я не знаю ответа на этот вопрос.
В страшном беспокойстве я хожу по отделению, настойчиво спрашиваю, что на самом деле с моим ребёнком, но все почему-то избегают со мной разговаривать, или отвечают, что никто ничего не знает, или не хочет, как я сейчас понимаю, сказать мне настоящую правду.
Разве это не ужасно? Представьте моё состояние! Врагу не пожелаешь…
В 11 часов 21 июня наконец-то снова появляется врач-педиатр и говорит, что мой ребёнок умер…
Я сквозь слёзы спрашиваю: только что?
Нет, – отвечает, — смерть наступила между 9 и 10 часами утра…
Как так можно?
Даже сейчас я не нахожу слов!
Послушайте! — ведь я сама медицинский работник, работаю в неотложной помощи…
Почему я ничего не знала о состоянии ребёнка и проводимых ему мероприятиях? Не потому ли что эти сведения внушили бы нечто другое?
Ещё раз спрашиваю у врача-педиатра: в чём причина смерти моего ребёнка?
И вновь слышу версию о внутричерепном кровоизлиянии. Зачем так упорно повторяется предварительный диагноз? Не для того ли, чтобы просто отцепились и не спрашивали?
Более откровенно поступил заместитель главврача по лечебной части, который моему мужу заявил: «А мы не знаем причины смерти» на следующей день после смерти.
Однако если были сомнения в верности предварительного диагноза, почему сразу же не были проведены дополнительные консультации?
Если ребёнку начало становиться хуже уже после 40 минут после рождения, то почему не была вызвана реанимационная бригада и ребёнка сразу не госпитализировали? Ведь времени было более чем достаточно?
Можно понять, когда ребёнка не спасают за один-два часа его жизни, но здесь организм девочки боролся со смертью более чем 15 часов. И летальный исход говорит не только о крайне низкой квалификации персонала, но и о равнодушии, граничащем с преступной халатностью…
Х* Х* Х*
ОТСТАВКА ЕЛЬЦИНА И ПОПЫТКА ЕГО ВОЗВРАЩЕНИЯ (политической реабилитации). О нём первый раз Федя узнал от тестя. Причём тесть почему-то был уверен, что Федя хорошо знает про этого человека, но молодой политикан ответил честно:
— Первый раз слышу! Кто это такой?
<Появление Ельцина> скорее всего 88-й (или 87?) листок из красной записной книжки в клеточку
Никому не известный Ельцин (по слухам откуда-то из провинции, из Сибири) имеет шансы стать национальным героем… Говорят, жена — еврейка… Волна слухов: впервые, у столицы появился правильный руководитель: выступил против повышения цен на мясо! Теперь ему осталось грудью лечь на амбразуру — заступиться за водку и отменить «сухой закон», и он навсегда останется в памяти народной как самый правильный алкаш из всей правильной высокопоставленной алкашни… пробный шар он уже кинул в массы: надо срочно отсрочить реформу ценообразования!
Х* Х* Х*
Сегодня за завтраком. Тесть: якобы Ельцин сказал, что перестройка ничего не дала народу… Он работает на Станколите и передаёт то, что говорят рабочие… Пролетариату нравится его крутизна, то, что будучи во главе столичных коммунистов он разогнал «присосавшихся» и на их место поставил новых людей, которые только-только начали отсасывать… Столичный народишко получил передышку… Глядя с моей стороны, чьим бы зятем Ельцин ни был, его методы отдают сущей андроповщиной…
Я не стал спорить. О том, что существует такой — Ельцин, я узнал только переехав на постоянное местожительство в Москву. В нашей Дрисне о нём никто ничего не знает и знать не хочет… Это сугубо столичные дела. У меня начинает складываться такое ощущение, что зажравшимся столичным жителям просто надоели коммуняки, надоело повторение десятилетиями одной и той же сказочки: про то, как плохо было народу в 1913 году при царе-батюшке Горохе и как хорошо сейчас и т.п. и т.д. И на этом застойном фоне любые пертурбации — в какую бы сторону: красно-коричневую или либерастическую они не происходили, — они будут зарукоплесканы народом…
Но кто такой — Ельцин? Кто он — либераст или красно-коричневый? С какими целями он нагло врёт про перестройку!? На самом деле, ни единая политическая кампания (тем более такая как перестройка!) не проходит бесследно… И в действительности, перестройка очень много дала советскому народу. Другое дело, что Ельцинский лозунг надо скорректировать: перестройка дала народу отрицательный опыт… Начиная с Сухого Закона положение народа только ухудшается… Перестройка просто показала: а вы друзья как не садитесь, а в коммунисты не годитесь!
Но самое главное: почему ему дали возможность нагло врать и обманывать народ? Он что — рыжий?!…
Х* Х* Х*
Хотя никаких доказательств и не было, но по прошествии десятилетий Федя стал почему-то уверен, что у его дочки пошло кровотечение, а дежурные сестра и врач спокойно дрыхли или занимались своими делами; моя дочь Елена как ангел тихо истекла кровью… Но для работников роддома, в том числе и его руководства, сказать, что девочку нашли в луже крови, — это означало подписать себе приговор: все спокойно дрыхли
Что же вы хотите? Ваш ребёнок—недоношенный!
Всё было как-то сумбурно вокруг…
Но Федя и Вера остались живы!..
Х* Х* Х*
Смерть дочери Елены и все перипетии этого тёмного дела. Ч
Смерть дочери неожиданно изменила всю обстановку. Особенно это сказалось в отношении работы. В связи со смертью дочери Федя взял отпуск за свой счёт в размере трех дней. У Феди появилось свободное время как раз тогда, когда все работали.
Когда он в очередной раз съездил туда, куда он мог свободно зайти и пообщаться с коллегами, … сказал, что в многотиражке освободилось местечко и им нужен человек пишущий.
Вернувшись, он посоветовался с женой, только что выписавшейся из роддома, и молниеносно принял решение. У меня была привезённая из Дж* бутылка достаточно дефицитного в то время армянского коньяка «пять звёздочек». И на следующий день рано утром я поехал в редакцию. Приехав он обнаружил, что она закрыта. Он вернулся к станции и сел в помещении маленького вокзала. Внутреннее напряжение нарастало. Федя не понимал, почему он так страшное волнуется. Не в силах сидеть на месте, он снова пошел к редакционной двери…
Но даже когда пришла какая-то женщина и открыла её своим ключом, мне пришлось пару часов поволноваться: а вдруг Тёзка не приедет? Как неприкаянный я бродил от здания редакция к вокзалу и обратно, сидел в вонючем зальчике ожидания, и время от времени наведывался в особнячок, и по мере наполнения редакционных помещений …
И только в часов 11, появился хмурый и какой-то весь помятый Федя №2 с лицом искривлённым как от зубной боли.
— Голова болит… — скупо и ненавистно сообщил он. — , правый глаз заплыл и дёргает.
Можно было представить его радость, когда он увидел, как я достаю из портфеля, обмотанную в половицу бутылку
— Звони сейчас! – обнаглел Федя №1
— Ну конечно, конечно… — засуетился Федя №2, всё поглядывая и поглядывая на ящик стола, в который он быстренько спрятал мой презент.
Он выдал несколько звонков. И объявил, что сейчас появится ихний редактор Мирный или Смирный – фамилию он произнёс как-то неразборчиво… может быть даже Смурной
И действительно ждать пришлось совсем ничего—вскоре появился человечек низенького роста, пожилой, в очках – очень интеллигентный на вид, его небольшая плешуха культурно поблескивала, когда он снял кепочку. За стеклами допотопных очков—добрые и умные печальные глаза. Мне он сразу показался очень похожим на дядьку Борьку и я вгорячах подумал, что уж с ним мы обязательно подружимся…
Как всегда, в этом будущем всё оказалось с точностью до наоборот, и Федя с ним расстались врагами … Пусть не на жизнь и смерть, но всё равно—холодными врагами…
Выслушав сбивчивый и путаный монолог претендента на место в заводской многотиражке:
— Ну вы знаете, — осторожно сказал редактор органа парткома дважды орденоносного машзавода, — один я не принимаю такие решения …
Он прикрыл рот ладошкой и начал что-то жевать. Федя №1 беспомощно оглянулся на Федю №2
— Плохо, что вы не член партии… Даже очень плохо… — пробормотал он сквозь ладошку.
— Вступит! Какие наши годы! – вмешался Федя №2, которому не терпелось поскорее закончить церемониал и побыстрее перейти к фуршету.
Вылитый дядька Борька снова начал жевать губами и сощурился обеими глазами.
— и вы—не член союза журналистов… -пошёл по второму кругу мямлить, уже двумя руками прикрывая ротовое отверстие.
— Я говорил со своей тёткой: у неё есть план приёма… — пришёл на выручку Тёзка.—На этот год надо три кандидата. А то мы плохо растём и плохо растим творческую молодёжь, — тёзка хлопнул Федю по плечу.— Вот как раз = готовый кандидат.
— И публикаций у вас маловато в районной газете…
Первое Федино впечатление испарялось с каждой минутой…И он был благодарен своему тёзке, который неожиданно рьяно защищал меня—своё протеже, с которым имел весьма поверхностное знакомство…
Новоявленный «дядька » кряхтел, вертел глазами и пальцами, время от времени крепко зажимая свой рот:
— …понимаешь, Федя, я этого вопроса единолично не решаю… — наконец, он снова выдавил из себя.—При всём уважении к тебе…
— Понимаю, партком—извинительно показал головой Федя №2 в сторону машзавода, — профком, стачком…
— Как? — испуганно вскричал Смурнов, и руки его обвалились ото рта хлопнувшись по коленям.— Как ты сказал? Какой ещё стачком?! Я такого не говорил!
— Да я так—образно! Чего ты к словам цепляешься? Но ведь человек же нужен! — как ни в чём ни бывало продолжал Федя №2, не обращая внимания на реакцию многотиражечника
— Я в принципе не претендую, — перебил их дискуссионный дискурс Федя №1. — Если вы в чём-то сомневаетесь, то давайте поступим просто: дайте мне редакционное задание, и уже по результатам его выполнения вы определитесь—подхожу я вам или нет?
Глаза за очками стали круглыми.
— У нас—безгонорарная газета! — выпалил он сходу.
— Ну правильно: дайте ему задание, и сразу всё станет ясно! — вскричал Федя №2.—Справится, значит справится…
— Да ладно—с гонораром, — махнул рукой Федя №1.—Я не претендую…
…После ухода—этого коллеги, фамилия которого оказалась—Смирнов, ну очень распространённая фамилия. Федя №1 спросил у Феди №2:
— может ему тоже надо? — и он выразительно щёлкнул по кадыку.
— Лучше мне!
— А чего он так?
— Да они там все какие-то трахнутые молью… Ты это не волнуйся: если не возьмут туда, будешь работать у нас… Вот эта! Уже с пузом ходит… — Федя №2 махнул куда-то наверх: то ли на третий этаж, то ли на небо..
— А ты не будешь?! – он с каким-то суеверным ужасом посмотрел на меня.
— Нет, мне надо срочно – что-то соврал Федя №1
— ну тогда без обид! Чтобы без обид—понял?! — суеверный ужас сменился радостью. Дима потёр ладошки друг о друга.
— Конечно! Более того я тебе глубоко благодарен …- слегка поклонился Федя.
Суеверная радость сменилась жалостью ко мне.
Феде тогда и в голову не приходило, что смерть дочери Елены и его успешное устройство в многотиражную газету – это вполне могут быть взаимосвязанные события. Более того смерть дочери не воспринималось каким-то значительным событием. Оно было—было тяжёлое горестное, но Федя был молод… Впереди, как он считал, было ещё время, и вполне возможно, что много времени…Молодое и крепкое сознание сопротивлялось неожиданному горю и как-то быстро и бесследно вытесняло это накатившее несчастье куда-то на периферию… как будто ничего и не было – тем более что за смертью…
Х* Х* Х*
Больше всего Веру нервировал вид врача-педиатра, наглый, самодовольный, хищно-жестокий тип, который не изменился с того времени…
Понимая, что дело тянет на уголовное, и что молодые несостоявшиеся родители почему-то снимают со своих ушей лапшу, усердно навешиваемую им работниками роддома…
Работники московского здравоохранения стали спасать и врача-педиатра, и начальника роддома, причём дело это было для них привычное…
Позже мы, рассказывая направо и налево о смерти дочки, смогли убедиться, что вокруг этого роддома ходила очень и очень плохая слава, говорили, что смерти детей там следуют одна за другой и медперсоналу там не привыкать врать и подчищать истории болезней под данные патологоанатомического вскрытия, и туда именно кадры подбираются бессовестные и беспринципные…
Хотя засудить врача за медицинскую ошибку трудно сейчас, а тогда в те баснословные советские времена — это было практически невозможно. Основная проблема — посторонних туда не пускают вообще и собрать доказательную базу невозможно… Тельцо ребёнка для захоронения нам, естественно, не выдали, не дали на руки и результаты патологоанатомической экспертизы…
Федя пришёл на работу написал заявление, в котором сообщил о смерти дочери,
— Ну что мне самой за станок становиться? — с вызовом спросила начальник цеха…
Наш герой пожал плечами и развёл руками.
— Я должен сейчас идти на приём в роддом, чтобы узнать, что там случилось… — хмуро и даже как-то злобно поднял голос Федя.– Я хочу забрать жену домой.
Ни слова не говоря больше, начальник цеха подписала заяву.
Х* Х* Х*
Войдя в прихожую роддома Федя обнаружил наглухо закрытую дверь. Можно, наверное, было остановиться и ждать в надежде, что кто-то откроет и будет проходить, но он был родом из газеты. Журналист, если он настоящий журналист, а не просто писака, должен тыкаться во все дырки, не смущаться отказами, спрашивать всех подряд, выискивать нужную информацию и т.п.— потому что он на работе, а работа у него именно такая—поисковая деятельность… кроме того, он был уже наслышан… Он не стал ждать у парадного подъезда и пошёл в гинекологическую консультацию.
НУ И ЧТО?! У ВСЕХ УМИРАЮТ ДЕТИ!
— Куда прёшь, хрякало?! — встретил его вопль толстухи в синем халате.—Я только что там помыла!…
— Мой ребёнок у вас умер, — обернулся к ней Федя
— Ну и что у всех умирают дети И никто из этого особой трагедии не делает! Возьмите себя в руки, мужчина! — сказала Феде уборщица в синем халате и посмотрела на него крайне презрительно
—Я не об этом! — процедил сквозь зубы Федя. Он подумал, что неспроста уборщица ведёт себя так провокационно… — Я хочу узнать с кем я могу поговорить, у вас же должен быть начальник роддома! Или у вас тут каждый начальник?
— Не орите мужчина! Вот женщина на последнем месяце, — кивнула она шваброй на ещё более толстобрюхую.—она может от вашего крика испугаться и родить преждевременно…
Я представляю, какое впечатление оказывал наш диалог на всех тех женщин, которые пришли в консультацию… Какие чувства и мысли он у них вызывал—при родах умер новорождённый
— Где находится администрация вашего заведения? — гаркнул Федя.
— Мужчина! Я щас вызову милицию…
— Вот и хорошо! Вызывайте! Ну-у-у.. Я жду!
Уборщица заколебалась.
Иногда нашего героя не с того, не с сего обуревала какая-то непонятная и совершенно несвойственная ему храбрость. Но назревавший конфликт разрулила женщина в белом халате, появившаяся как из-под земли.
— Могу я поговорить с главврачом? — Федя посмотрел на неё неожиданно тяжёлым взглядом.
— Нет. Она в управлении здравоохранения.
— Хорошо. А с кем тогда я могу поговорить?
— С заместителем, — нехотя процедила женщина в белом.
— Где он находится?
Она подвела его к двери, которую открыла собственным ключом, и они вошли в другое помещение, коридор власти—где размещалось судя по всему начальство и …
Х* Х* Х*
Главному врачу родильного дома №*
Б-ского района г.Москвы
* Фёдора Казимировича, проживающего
по улице Стартовая…
заявление.
Прошу Вас выписать на амбулаторный режим мою жену, * Веру Николаевну, находящуюся в палате №108, в связи с тем, что её психологически очень тяжело находиться в больнице среди радостных мам и посторонних чужих людей, тогда как её постигло тяжёлое несчастье, трагический случай.
Дома, среди близких людей, которые приложат все силы для восстановления подорванного её психического и физического здоровья, обеспечат действительный уход и всякую помощь, выздоровление произойдёт намного быстрее.
В просьбе моей убедительно прошу не отказать.
22 июня 1988 года
Подпись.
Телефонный разговор с Верой.
Медсестра разрешила ей позвонить? Или у них был там такой телефон, когда бросаешь монетку и … \то есть им позвонить нельзя, а они тебе могут…Сразу же после телефонного разговора Федя писал это заявление, сначала на черновик. Потом три раза переписывал, он думал о том, что умершую дочку уже не спасёшь, и надо спасать того, для кого ещё можно было что-то сделать—свою жену… И первое что надо сделать—это перемена обстановки…
Он положил на стол перед заместителем заведующего
Позже выяснились очень интересные вещи. Оказалось, что заместитель заведующего по лечебной части—женщина, а Федя разговаривал с мужчиной.
А когда я узнал о смерти, Вера узнала о смерти утром во вторник…
Вера была и до сих пор уверена, что врач не дежурила, а может быть и вообще отсутствовала. Скорее всего она закрылась в кабинете и совершенно спокойно легла спать. Утром, хорошо выспавшись, она обнаружила трупик..
Она исходила из того предположения, что дежурный врач ничего не могла сообщить, как и когда произошла смерть, какие мероприятия предпринимались.
Когда лет семь или восемь мы с сынком гуляли в окрестностях этого роддома, то я хотел показать ему – вот здесь умерла твоя несостоявшаяся сестра. В принципе ворота были там всегда открыты, да и вход в гинекологическую консультацию тоже был свободным – я мог зайти на территорию вместе с ним и показать ему морг, здание находившееся отдельно от пятиэтажника – последнее пристанище моей дочери, позже которую Вера назвала Еленой…
У ней была тётя Лена…
Мы были сравнительно молоды и несравнительно, а как будто полны сил.
Федя позвонил в Дж* и вкратце описал ситуацию. Батя перенёс это известие как-то неожиданно нервически и тяжело.
— Я думал, что у вас там в Москве врачи, — сказала телефонная трубка, — а у вас там гамно… Как это — не смогли ничего сделать?..
Батя ругался очень редко. Впрочем, Федя чувствовал, что у него продолжал оставаться свой взгляд на всё это происходящее — «ты зря это сделал!»
— Ты зря это сделал, вот и получил! — закончил за отца его сын мысленно.
Вместе с тем неожиданная смерть внучки всё-таки заставила его переменить мнение насчёт Веры, ему стало её жалко… Всем Фединым родственникам стало жалко Веру.
Смерть дочери показалась ему не более чем трагической случайностью, очень и очень неприятной, но было время и ресурсы, чтобы всё исправить…
В какой-то момент скорбь сжимала его сердце, но… он быстро отгонял от себя все мрачные мысли о том, что это—вот такая судьба!
(Читать далее — Девятая глава. Часть 2. Понять. Простить. Обнять) |